Отправлено: 28.02.08 00:13. Заголовок: интервью, часть 6

Продолжение темы

 Отправлено: 03.06.09 23:17. Заголовок: Селёдский! :sm28: О..

Селёдский! О господи

 Отправлено: 03.06.09 23:37. Заголовок: Пусть останется. Стр..

Пусть останется. Страна должна знать своих героев-журналистов.

 Отправлено: 03.06.09 23:48. Заголовок: источник Виктория Т..

источник

Виктория Терешкина

Заслуженная артистка России и прима Мариинского театра танцует ведущие партии более чем в десятке балетов, а исполнив роль Царь-девицы в премьере сезона – «Коньке-Горбунке» в постановке Алексея Ратманского, – Терешкина удостоилась сравнения с легендарной Майей Плисецкой.

Мне было очень приятно работать с хореографом Алексеем Ратманским над балетом «Конек-Горбунок» Родиона Щедрина. Он добавил в этот спектакль необыкновенный юмор. При этом ни разу ни на кого не сорвался, что большая редкость в работе. Фантастическое самообладание – не знаю, как ему удавалось сдерживаться.

Для того чтобы казаться на сцене тонкими и изящными, в жизни нам приходится быть очень худыми. Если же мы выглядим нормальными, значит, на сцене смотримся уже, грубо говоря, полными. Сцена в этом отношении безжалостна. Правда, слухи про балетные диеты преувеличены. У всех нас настолько большая физическа я нагрузка в театре, что мы не успеваем растолстеть. Во всяком случае, у меня нет проблем с едой: я ем все.

Почему «Лебединое озеро» считают символом русского балета? Наверное, потому, что балерины похожи на лебедей: у них тоже длинные руки-крылья и шеи.

Меня часто спрашивают, почему я никогда не волнуюсь перед выходом на сцену, как будто я железная. А я волнуюсь! И ничего специального, чтобы скрыть волнение, не делаю. Видимо, оболочка у меня такая.

Самое главное – улыбаться зрителю не приклеенной улыбкой, а от души. Жаль только, что этому не научиться. Это либо это есть, либо нет.

Мне все время предлагают напечатать интервью там и сям. Но я не получаю удовольствия оттого, что появляюсь на обложках журналов. Из-за этого у меня возникают споры с мамой: ей-то очень хочется видеть меня в прессе постоянно.

 Отправлено: 04.06.09 10:45. Заголовок: Виктория Терешкина п..

Виктория Терешкина пишет:

цитата:

При этом ни разу ни на кого не сорвался, что большая редкость в работе. Фантастическое самообладание – не знаю, как ему удавалось сдерживаться.

То же самое отмечал и Шкляров. Остается лишь посочувствовать артистам, для которых вежливое к ним отношение -- это чудо.

 Отправлено: 04.06.09 14:39. Заголовок: И Лобухин, и Селина ..

И Лобухин, и Селина тоже говорили, что работать с Ратманским им было легко - в смысле общения.

 Отправлено: 13.06.09 22:54. Заголовок: источник ДЕНИС МАТВ..

источник

ДЕНИС МАТВИЕНКО

Легкость танца — качество врожденное или приобретенное?

Я бы сказал, приобретаемо-развиваемое. Конечно, если «полетность» заложена от природы, то развивать ее со временем проще.

У вас была эта «полетность»?

Нет, прыжком я бы не похвастался. Зато вращение от природы у меня было отличным. Я не осознавал, как мне удавалось крутиться. А прыгать было тяжело, я не понимал, как прыгают другие. Но мне всегда везло с педагогами. Один из них в Киевском училище очень хорошо развивал координацию. При развитой координации танцовщик прыгает и за счет рук, не только ног. Возникает своего рода обман, зрительный фокус. Можно прыгать невысоко, но благодаря элевации как бы слегка зависать в воздухе. Главное — легкость. Когда при большом прыжке нет легкости, получаются муки творчества. Зритель смотрит и думает: как же ему тяжело. А зритель не должен знать, как на самом деле иногда тяжело бывает танцору, как он падает за кулисами от усталости, которую показывать на сцене недопустимо.

Как вы научились создавать на сцене ощущение праздника?

Работой, работой и снова работой. Для того чтобы на сцене было по-настоящему легко, нужно очень много репетировать, готовиться, держать мышцы в тонусе. Мой киевский педагог, знаменитый Валерий Ковтун, который в свое время много танцевал с Майей Плисецкой, всегда говорил: «Твое долголетие — это урок, класс каждый день».

Без дополнительных занятий спортом?

У каждого индивидуально. Мне достаточно ежедневных репетиций.

Вы долго планируете танцевать?

Затрудняюсь сказать. Возраст — одно, пробег — другое. А пробег у меня большой, тело постоянно находится в тонусе.

 Отправлено: 13.06.09 22:56. Заголовок: источник Выпуск № ..

источник

Выпуск № 105 от 11.06.2009
Мания танца

Юлия Махалина покоряла творческие высоты под пристальным вниманием мэтров мирового балета: Юрия Григоровича, Мориса Бежара, Джерома Роббинса... Солистка Мариинского театра с 1989 года, здесь она станцевала практически все главные партии классического репертуара

В марте этого года на сцене Мариинского театра состоялся творческий вечер Юлии Махалиной. 29 мая она станцевала программу «Мировое турне» на сцене Академической капеллы. Между примеркой и репетицией – перерыв чуть больше часа.
В это время Юлия МАХАЛИНА согласилась ответить на вопросы нашего корреспондента Полины ВИНОГРАДОВОЙ.

– Почему на этот раз ваш вечер проходит в Капелле?

– Идея принадлежит моему продюсеру Андрею Базанову. Название программы «Мировое турне» тоже он придумал. Я танцую разную хореографию, фрагменты спектаклей, которые идут во всем мире – и мировую классику, и современное искусство. Обязательно покажу новый номер. На первый взгляд, идея простая, но людям всегда интересна тема путешествий, разных стран... На этот раз мне легче работать, хотя бы потому, что Капелла – для меня пространство новое, не изученное. На этой сцене, как говорится, абсолютно другой дух, а значит, сама атмосфера предполагает какие-то нестандартные решения. К тому же сейчас у меня наконец-то появился свой продюсер, с которым мы и дальше будем работать. Теперь моя задача – только танец и репетиции. Мы запланировали большой проект, в Капелле – только начало, идей намного больше... Пока у меня есть силы, я буду танцевать все, что мне предлагается.

– Сочетание классики и современного балета проходит лейтмотивом через вашу биографию. Как вам удается решать эту чеховскую проблему примирения старого и нового в таком консервативном искусстве, как классический балет?

– Я прежде всего классическая балерина, правда, люблю эксперименты. Учитывая все классические позиции, тем не менее нужно привносить в танец дыхание сегодняшнего дня – через костюм, грим, движения и эмоции. Но специально я ничего нового никогда не искала. Мне одинаково нравится и классическая музыка и современная, и классический танец и новые формы. Например, эстрадные танцы и творчество Аллы Духовой. Я вообще очень люблю нашу отечественную эстраду. Вам, наверное, трудно представить, что Юлия Махалина сидит у телевизора и смотрит концерт Аллы Пугачевой или Филиппа Киркорова. Но я их очень люблю, потому что и они меня чему-то учат. Я сама удивляюсь, как же так, классическая балерина с таким интересом следит за творчеством молодых исполнителей из «Фабрики звезд»?! А я не стесняюсь говорить, что подпитываюсь энергией этой молодежи. Мне интересно наблюдать за их ошибками и удачами. С интересом слежу и за работой молодых артистов в своем театре, как они растут профессионально – безумно интересно.

Мне повезло, что я сразу начала танцевать и классический балет, и современный танец. Так и чередую их постоянно. На меня очень повлияла работа в Берлине. После победы на Международном конкурсе в Париже, где мы с Игорем Зелинским взяли «Гран-при», с нами заключила контракт Берлинская опера. На этой сцене я танцевала много того, что в Мариинском театре не видели. Например, Морис Бежар сочинил шестичасовой балет-эпос «Кольцо вокруг кольца», ставил его с условием, что Брунгильду танцевать буду только я. В итоге я исполняла две партии, Брунгильды и Фрики. Я тогда еще совсем молоденькой девочкой была, но видела, как работают мировые звезды, и впитывала впечатления, как губка.

– Как вы думаете, Россия – по-прежнему балетная столица мира?

– Трудно сказать, я сегодня в основном в Петербурге работаю, многих новых европейских звезд не видела. Конечно, русская душа выражается прежде всего в классическом танце. Мариинский театр славится именно классическим репертуаром, и мне кажется, театру не надо слишком часто выходить за рамки классики. Нам важно ее сохранить. Я заметила, что сегодня мало ставят «Спящую красавицу», «Жизель», почти не обращаются к русской теме. На данном этапе мы немного зациклились на хореографии Баланчина. Сначала, наоборот, его не хватало, и я никогда не забуду, с каким восторгом мы с Игорем Зелинским всего Баланчина перетанцевали в Берлинской опере. Сегодня в Мариинском слишком много Баланчина – это неправильно. Не стоит забывать русские спектакли, которые рождались в этих стенах. Много поколений великих артистов на них выросло.

– Мне кажется, из великих русских балерин по темпераменту вам ближе Ольга Спесивцева.

– Когда я готовила партию Жизели, я много размышляла о судьбе этой балерины. Лет 15 тому назад режиссер Алексей Учитель предложил мне сыграть Ольгу в его фильме «Мания Жизели». Я прочитала сценарий, он мне очень понравился. Но я была занята в театре. Не могла себе позволить потерять форму. Балерины – вечные ученики. Пропустил один день занятий – заметно только тебе. Пропустил два дня – заметно зрителям. Когда я увидела спектакль «Красная Жизель» Бориса Эйфмана, я долго рыдала, успокоиться не могла... Подумала: «Я должна станцевать эту партию!». Борис Яковлевич мне предлагал работу над ролью, но и тут занятость мне не позволила осуществить мечту. Но я все равно знала, что не обойдусь без этой Жизели. Попросила у Эйфмана разрешения танцевать партию из его балета на творческом вечере в Мариинском театре, он написал мне дарственную. И тогда я подготовила два дуэта из спектакля с Юрием Ананяном, артистом театра Эйфмана. Это были самые счастливые моменты! Ананян предложил исполнить спектакль целиком. Теперь уже времени появилось больше, возможно, получится.

– Творческий вечер состоится. Что дальше?

– Едем в Омск, везем на фестиваль «Мату Хари». Этот спектакль – большая удача. Ему всего два года, а Мату Хари я уже 25 раз танцевала! В сентябре снова покажем постановку в Петербурге. В театре сосредоточусь на классике, хочу станцевать «Баядерку». Подготовлю па-де-де из балета «В ночи», которое я в свое время танцевала с самим Джеромом Роббинсом. Недавно в Мариинском театре была премьера этого балета, и я хочу вернуться к дуэту. Новый спектакль Володи Романовского... Но это пока секрет.

ФОТО Ивана СОРОКИНА

 Отправлено: 13.06.09 23:02. Заголовок: источник 11-06-2009..

источник

11-06-2009
Валерий Гергиев: «Мы очень зависим от спроса на билеты»
Мировой финансовый кризис ударил даже по Мариинскому театру

С Валерием Гергиевым мы беседовали в антракте концерта, который он проводил с оркестром Венской филармонии в главной церкви Дрездена – Фрауэнкирхе. Только что отзвучала Первая симфония Сибелиуса. Перед грозой в церкви парило как в сауне, так что музыкантам во фраках и дирижеру, затянутому в плотный френч, приходилось нелегко. Духота царила и в маленькой комнатке, отведенной для отдыха маэстро...

– Валерий Абисалович, вы впервые выступаете в Дрездене?
– Я впервые выступаю здесь с оркестром Венской филармонии. Я приехал сюда в первый раз еще в 1979 году: тогда многие здания еще лежали в руинах, их только начинали восстанавливать. Мы выступали в Дрездене с оркестром Мариинского театра два или три раза, точно не помню.

– Я слышала от директора Дрезденского музыкального фестиваля, что оркестр Мариинского театра приглашен на фестиваль в будущем году?
– Да, но я пока не знаю, что мы будем играть в Дрездене. У нас сейчас другие заботы: теперь не знаешь, на какие риски можно пойти, с этим кризисом все стало так неопределенно... Многие люди потеряли работу. Как это отражается на их благосостоянии, на настроении? Пойдут ли они в театр, на оперу, смогут ли покупать билеты? Ведь бюджет Мариинского театра складывается, в частности, из кассовых поступлений. Мы привыкли принимать на «Звездах белых ночей» большое количество иностранных гостей. Но сейчас туристическая индустрия переживает спад, а иностранные туристы летом давали ощутимую долю кассы. Все последние годы сохранялся устойчивый спрос на 10–12 самых кассовых спектаклей. А мы очень сильно зависим от спроса на билеты.

– А что, спонсоры театра отпали?
– Не отпали, но многие взяли паузу на год, на два. Сказали, что в этот сложный период пока не могут поддерживать театр. В Германии же фестивали, похоже, почти не ощущают последствий финансового кризиса, им не урезают финансирование. Во-первых, у них меньше оборотных средств. А у нас на «Звездах белых ночей» за два месяца проходит более 100 событий. И все время что-то случается. Вот только что сообщили: Ефим Бронфман заболел, отменил концерт, пришлось срочно искать замену. Вместо него концерт сыграл молодой пианист Алексей Володин. Надеюсь, там все удачно прошло, я отсюда из подвала даже дозвониться в театр не могу, сигнал глушится.

– Если финансовое положение театра так неопределенно, как вы говорите, означает ли это сокращение количества постановок на будущий год?
– Не могу сказать, что мы сократим количество постановок. Но то, что мы должны быть осторожнее, – совершенно точно.

– Но ведь у Мариинского театра еще есть президентский грант...
– Грант есть, но он идет как прибавка к основной зарплате. Но мы во всех совместных постановках зависим от курса доллара-евро. Особенно евро, очень тяжелый для нас курс. Понятно, что наша доля в рублевом эквиваленте сильно вырастает, почти вполовину. А мы собираемся ставить «Троянцев» Берлиоза, и это будет очень серьезная, большая постановка.

– И с кем вы собираетесь делать «Троянцев»?
– У нас несколько партнеров. Основной – La Fura dels Baus – очень эффективная постановочная группа мирового уровня, с международной известностью, из Испании. Если воспользоваться лексиконом московских журналистов, они не менее знамениты, чем Митя Черняков.

– У вас, я гляжу, Черняков прямо занозой в памяти сидит. Чуть что – сразу поминаете...
– Почему, я Юру Александрова вспоминаю не меньше. Я считаю, это замечательно, что у нас есть возможность приглашать в театр самых разных людей, в том числе и Митю. Я все время шучу, а вокруг думают, что я не могу его забыть. Если хотите знать, из них двоих я вижу огромный шаг вперед скорее у Ратманского, нежели у Чернякова.

– А зачем сравнивать балетного хореографа и оперного режиссера?
– А потому что я пригласил в театр и того, и другого – абсолютно никому не известных мальчишек.

– Почему неизвестных? Черняков ко времени приглашения на постановку «Китежа» уже поставил «Молодого Давида» в Новосибирском театре. А Ратманский ко времени постановки «Среднего дуэта» уже сделал по заказу Нины Ананиашвили три балетных миниатюры для Большого театра, я сама их видела.
– А еще до заказа Ананиашвили я сидел в Москве с одним своим приятелем. Он сказал: «Есть очень хороший, перспективный хореограф, он работал в Копенгагене и в Киеве, с ним уже разговаривали о постановке в Москве». И тогда я сказал: «Пусть подъедет!»

– Да, но сначала был все-таки поставлен балет для Ананиашвили, а уж потом Ратманский поставил «Средний дуэт» и «Поэму экстаза» для Мариинского театра.
– Наверное, но я считаю, проблема в другом – в том, как продается тот или иной спектакль. Нам очень трудно продать билеты на «Китеж» и «Ивана Сусанина».

– А я считаю «Иван Сусанин» выдающимся спектаклем.
– Ну, меня немного настораживает там «Польский акт». С балеринами и автоматами. Мне очень нравится, как Митя трактовал семью, детей Сусанина...

– Да, с такой теплой, почти интимной интонацией...
– Но как его продавать? Почему публика не чувствует то, что делает Черняков?

– Что мы все о Чернякове да о Чернякове! Давайте лучше поговорим о судьбе Мариинского театра.
– А что о ней говорить? Судьба хорошая, по-моему. А будет еще лучше.

– Что со строительством второй сцены?
– Занимаемся этим вовсю.

– Ее построят при нашей жизни?
– Нам трудно. Но положительная динамика есть, и мы продвигаемся вперед. Мы же построили концертный зал за девять месяцев. Никто не знал, что мы его строили, – вот и построили. Люди пришли – и увидели зал, а в нем играет музыка. И теперь в нем проходят не только концерты, но и оперные спектакли. Например, «Свадьба Фигаро». Кстати, мы хотим показать «Фигаро» в будущем сезоне, в рамках благотворительных общедоступных представлений огромному количеству студентов и школьников.
Перевод, по-моему, неплохой, с такой «русской окраской» юмора Бомарше. Для театра «Фигаро» – важная работа. Да, без чрезмерных интеллектуальных претензий, не рассчитанная на то, чтобы побить самые крикливые и амбициозные постановки. Мы хотели сосредоточиться именно на «Свадьбе Фигаро», ее либретто и музыке. И потом, все-таки своих, российских, постановщиков я тоже должен в театр приглашать. У меня, правда, был очень разочаровывающий опыт с Юрой Александровым, с его «Мазепой».

– Но согласитесь, у нас в стране вообще имеются большие проблемы с оперными режиссерами. Их просто очень мало, а драматические режиссеры редко чувствуют оперную специфику.
– Да уж, известно, что у нас самые лучшие режиссеры – это музыкальные критики.

– Просто они по роду своей деятельности видят, оценивают и сравнивают гораздо больше спектаклей, чем режиссеры. Да и книжек читают больше. Но, может быть, стоит чаще приглашать в театр известных западных режиссеров? Стефан Херхайм, Роберт Карсен, Кристоф Лой, да мало ли хороших постановщиков? Сами же говорите, что Мариинский театр интегрируется в мировое оперное пространство. Это, в частности, означает постоянный обмен творческими силами.
– У нас творческих обменов больше, чем нужно. Вот, недавно Мариуш Трелиньски поставил «Алеко» и «Иоланту». А в прошлом сезоне – «Короля Рогера» Шимановского – очень хорошая работа, я считаю. В Эдинбурге, на фестивале ее приняли замечательно. Огромная польская делегация на спектакль приехала, все охали и ахали, как хорошо звучит у наших певцов польский язык. И Чайковского он трактовал очень интересно. У него необычная точка зрения на «Иоланту», ну так что же? А с другой стороны, кто ставит вообще «Иоланту», чтобы говорить: «Вот так ставить – правильно, а так – неправильно». И «Алеко» давно не ставили...

– Ну, положим, «Иоланта» много лет шла в Саратовском оперном театре, а «Алеко» шел в Большом театре до начала девяностых годов, правда, замшелая была постановочка.
– Я и говорю. Как там Досифей поет: «Вы говорить горазды, они же делают». Мы это сделали. «Алеко» у нас идет. И «Иоланта» тоже. А вопрос, в джинсах, или в длинных платьях, – это побочный вопрос.

// Материалы подготовила Гюляра Садых-заде

 Отправлено: 26.06.09 10:13. Заголовок: источник Юлия Махал..

источник

Юлия Махалина только в Петербурге пишет стихи


При встрече с Юлией (ей-богу!) спина мгновенно разогнулась, шаг стал легче, а шея ощутимо длиннее... Да и как может быть иначе, когда рядом с тобой выпускница Вагановки и солистка Мариинского театра с совершенным телом и бесподобной осанкой?

- Юля, какую жизнь вообще сейчас ведете, с каким настроением?

- Мне сейчас гораздо легче живется, чем десять лет назад. Наверное, я пережила кризисный возраст. Надеюсь, это ощущение легкости у меня не изменится.

Я верю, что если бог на что-то дает разрешение, то потом все складывается легко. Я очень довольна тем, как прошел мой творческий вечер в Мариинском театре.

Недавно Виктор Зинчук праздновал свое 50-летие, и Андрей Базанов попросил меня станцевать на вечере «Умирающего лебедя» под гитару. У меня был шок! Но неожиданно для нас обоих «Умирающий лебедь» под аккомпанемент гитары прошел на ура. У Зинчука душа как у ребенка! Он настолько чист, что мы как-то соединились: я тоже до сих пор ощущаю себя ребенком (кстати, из-за этого иногда очень трудно живется).

Мы повезли это выступление в Кремль, и по дороге возникла идея нового сюжета: сначала решили попробовать его в Капелле с названием «Шедевры русской классики и современного балета в исполнении артистов Мариинского театра». А поскольку я танцую практически всех основных балетмейстеров мира, начиная от Григоровича и заканчивая Джеромом Робинсом и молодыми (Романовским, Дмитриевским), мы назвали концерт «Мировое турне». (Смеется.) Впервые, кстати, пришлось танцевать под орган (мы решили использовать все ресурсы Капеллы). После ремонта зал стал великолепен.

- Ваше выступление в Капелле прошло в атмосфере дня рождения города. Наталья Дудинская, размышляя о душе нашего города, говорила, что Петербург для нее - «существо с нравом сложным, с душой переменчивой, болезненно-нерв-ной и, главное, талантливой». Что вы можете сказать о душе города?

- Я очень благодарна за этот вопрос. Во-первых, с Натальей Михайловной Дудин-ской, величайшей балериной и педагогом, мне посчастливилось делать «Раймонду». Не забуду, как она бескорыстно со мной репетировала. Я так счастлива, что смогла уже в зрелом возрасте (в 24 года) столкнуться с ней. Я была уже не «зеленой» девочкой из училища и смогла перенять ее опыт. Не могу тут не вспомнить и о Константине Михайловиче Сергееве, который был моей путеводной звездой.

А что касается Петербурга, то только здесь может быть такой балет! И только в Петербурге мог родиться такой Мариин-ский театр! Кто вырос в Петербурге, никогда не забудет настроение и величие этого города. Я - петербурженка в шестом поколении и все мечтаю создать генеалогиче-ское древо, потому что в роду были и столбовые дворяне, и белые офицеры.

Кстати, могу похвастаться: в Мариин-ском театре не так много балерин, которые родились в Петербурге. Поэтому для меня это и крест, ноша, а с другой стороны - чувство ответственности, я не хочу подвести моих предков.

- Что касается петербургской архитектуры, то - перефразируя уже расхожую цитату из Довлатова - сочетание воды и камня в нашем городе не дает лениться...

- Душа вообще не имеет права лениться. Если стоишь на месте - то идешь назад. Петербург не даст человеку лениться, потому что человек либо замерзнет (смеется), либо утонет (в череде наводнений), либо потеряет всю энергетику!

Сама погода заставляет нас каждый день думать о том, как держать себя в форме. Если я три дня не занимаюсь, у меня начинаются головные боли, а тело становится непослушным.

А еще только в Петербурге я пишу стихи! У меня потрясающий вид из окна на Мойку: постоянное движение реки. Я иногда говорю маме: «Когда я стану бабушкой, вот так сяду в эркере и буду смотреть на реку и знать, что жизнь продолжается: спортсмены и велосипедисты спешат, автобусы едут, люди бегут - и такие потрясающие закаты вечером! Эти закаты - уже шедевр!»

- А что касается петербургского стиля поведения?

- Когда я в 17 лет в Мариинском театре танцевала свои первые роли, я выходила на центр сцены, как императорская балерина. Сейчас в молодежи этого не хватает. Не в жизни, там этого не надо! А на сцене! Зритель должен видеть, что у Раймонды, Авроры, Одиллии руки - холеные, кровь - голубая, а одежды - богатые. Такие вещи упрощать нельзя.

- Юля, мне кажется, вы народной - и критиков тоже - любовью никогда особенно не дорожили и не впадали в депрессию от ее отсутствия. А чем вы дорожите с точки зрения профессиональной и этической?

- Врать на сцене нельзя. Переигрывать нельзя. Чистота вариации, ее форма для меня, несомненно, важна, но душа танца, искренность - важнее. Балет в этом смысле искусство тонкое. Когда я вижу немыслимый оскал, вытаращенные глаза - все это наигранно, я этого не принимаю! Это, кстати, привил мне мой учитель Селедский. И это тоже - петербургская культура. Городу Петербургу не надо себя рекламировать, стучать в грудь: «Я великий!» Он уже такой есть!

Беседовала Антонина РОСТОВСКАЯ, фото Натальи ЧАЙКИ

 Отправлено: 28.06.09 00:20. Заголовок: Новые байки от маэст..

Новые байки от маэстро Гергиева
СМ http://news.mail.ru/inregions/st_petersburg/91/2696850

 Отправлено: 27.09.09 10:45. Заголовок: источник Игорь Зеле..

источник

Игорь Зеленский: «Миром искусства правит конкуренция…»

Марина ШАБАНОВА

Творческий вечер знаменитого танцовщика и художественного руководителя балета НГАТОиБ, приуроченный к его сорокалетию, стал настоящим подарком для новосибирцев. В этот вечер вместе с Игорем Зеленским на сцену сибирского Колизея вышли солисты мирового уровня — Леонид Сарафанов, Иван Васильев, Мария Александрова и Ульяна Лопаткина.

Легкость и вкус

— Игорь Анатольевич, с какими ощущениями встречаете эту свою дату?

— Говорят, сорокалетие не отмечают. Я и не собирался этого делать, хотя предложения поступали — из Лондона, Мариинки, где традиционно проходят мои творческие вечера, но мы все-таки решили устроить еще один праздник для нашего зрителя.

— Сезон заканчивается, в нем было много ярких событий — один только Второй Сибирский фестиваль балета чего стоил! Вы сами довольны тем, как сложился год?

— К сожалению, не получилось завершить сезон обновленным «Лебединым озером», как мы планировали. Над костюмами и декорациями спектакля работает Луиза Спинателли — художник-постановщик с мировым именем. В будущем сезоне мы привезем сюда «Пахиту» с ее костюмами. Поверьте: то, во что одеты артисты, и в каком окружении они танцуют, имеет огромное значение. Из этого складывается нежность, легкость, вкус. «Лебединое озеро», которое мы задумали, — очень сложный в финансовом отношении проект, но он обязательно воплотится. Пока для этого не было достаточных средств, учитывая сложившуюся экономическую ситуацию. И поэтому в этом году мы не выпустили ни одного большого спектакля.

Я как артист всегда был требователен к себе. И сейчас как руководитель зачастую больше вижу негативные моменты. Планку нужно все время поднимать, а не наоборот. Думаю, тем, кто придет после меня, будет легче. Немало сил требуется только для того, чтобы раскачать такой огромный механизм. С одной стороны, понятно: если человек всю жизнь ездил на «Жигулях», ему трудно пересаживаться на «Мерседес». Но нужно ломать стереотипы.

— Вы состоялись как артист, танцевали на всех ведущих сценических площадках мира, что нужно, чтобы состояться как художественный руководитель?

— Сделано уже немало. До меня театр давал восемь балетных спектаклей в месяц, сейчас их пятнадцать. И в целом по продажам билетов сезон прошел хорошо. В будущем году публика увидит много интересного — иначе, ради чего я здесь работаю? Можно, конечно, выпустить на тот бюджет, который дает министерство, пять спектаклей, а можно один, но такой, который будет действительно впечатлять. На следующий сезон есть предложения по гастролям в Париж, Лондон, Швейцарию. Но тут вопрос — что показать? Я могу день и ночь репетировать с артистами, но ведь, как говорится, по одежке встречают... Мы должны соответствовать сегодняшнему дню. Мне досталось непростое «наследство», так что стучусь в министерство, веду переговоры с местными властями. Много встречаюсь с бизнесменами. Чтобы театр развивался, в него нужно вкладывать. Нужно учиться мыслить глобально. Для этого есть все возможности: уникальное здание, лучший в мире балетный пол на сцене, танцевать к нам приезжают мировые знаменитости, едет работать талантливая молодежь!

— Чем вы заманиваете молодых?

— Проводится огромная работа, чтобы молодежь приезжала работать в наш театр и чтобы поучиться у Зеленского. Вот недавно смотрел ребят на международном конкурсе в Москве. Набрал пятнадцать лучших молодых людей, в том числе из Перми, где, на мой взгляд, сегодня самая перспективная балетная школа. В Вагановском, к сожалению, в этом году не было выпущено ни одного мальчика. С мужским танцем сегодня действительно сложно. Но все-таки удалось набрать молодежь, и на следующий сезон вы уже увидите это вливание молодой энергии в труппу. Значит, мы сможем поднимать такие спектакли, как «Спартак», в котором одних легионеров должно быть сорок человек.

Кордебалет — дело молодое

— Похоже, с кадрами у вас напряженная ситуация?

— Номинально в кордебалете шестьдесят человек, из них работает сорок. Кордебалет — дело молодое, потанцуй-ка пятнадцать спектаклей в месяц! Это адский труд. Во всем мире им занимаются люди в возрасте от 17 до 28 лет. Все! Дальше идут учиться, осваивать новые профессии. У нас все иначе. Приходит ко мне женщина, плачет: двое детей, 38 лет, еще три года до пенсии. А что я поделаю? Где возьму ставку, чтобы принять человека молодого?

— А в целом уровень труппы повышается?

— Все благодаря тем немногим талантам, которые «пашут» за троих. Рома Полковников, например, у нас за три года стал настоящей звездой. У нас замечательные ведущие солистки Анна Жарова, Наталья Ершова. Большие надежды мы связываем с Верой Сабанцевой, Семеном Величко, Иваном Кузнецовым, который приехал из Москвы в январе и уже плодотворно трудится. Эти артисты сегодня тянут репертуар. Есть еще, как я говорю, много «бойцов невидимого фронта» — Таня Горохова, Маша Кузьмина. Мы в «Баядерке» выпускаем тридцать две тени! На Втором сибирском фестивале балета подходит ко мне генеральный директор Большого театра Анатолий Иксанов и признается: мы иногда столько теней набрать не можем! Это при штате в двести человек!

— Вы эмоциональный худрук, «болеете» за своих артистов…

— Очень переживаю, когда они плохо танцуют (настроение не то или болит что-то), всегда принимаю близко к сердцу неудачи артистов, буквально заболеваю. Сидишь с ними, работаешь над каждым элементом, и вдруг — неверное движение. Я им говорю: у вас за спиной Зеленский стоит, получается, я вас этому учил! Почему и приглашаю сюда ведущих артистов из других театров, чтобы мои увидели, как можно делать лучше. А для еще большей мотивации руководство театра и зарплату сделало хорошую. В мире балета, балетного искусства, как ни крути, правит конкуренция. Если ее нет, человек успокаивается и перестает развиваться.

Бессмертие — в любви

— Где вы любите бывать в Новосибирске?

— Там, где моя семья: жена, ребенок, собака. Живу я в театре. Мой дом здесь. В этом году провел в Новосибирске все девять месяцев сезона, выезжал очень редко. Хотя предложений о контрактах поступает много.

— Ваша дочь, двухлетняя Мариямия — перспективный с точки зрения балета ребенок?

— Не дай бог! Но танцевать любит, бегает в пачке. Поскольку мы живем в театре, она с бабушкой сморит все спектакли. И оперы слушает, хотя на них устает быстрее. Балет ей нравится больше. Видимо, генетика сказывается. Никуда от этого не денешься. И дома постоянные разговоры об этом: обсуждаем с женой прошедшие спектакли, предстоящие репетиции. Яна (Серебрякова, в прошлом солистка Мариинского театра, — прим. авт.) работает с женским кордебалетом, а также с двумя солистками — Верой Сабанцевой и Кристиной Старостиной. Конечно, она хотела бы танцевать. Ей 29 лет. Мне нужен соратник, человек близкого мне мышления, видения. И она мне действительно очень помогает. Знает партии — от первой до последней линии. Сам я многого в женском кордебалете не знаю, а иногда стесняюсь показать, наверное, грузинское воспитание сказывается.

— Что для вас особенно важно, когда вы сами на сцене?

— Когда я вижу, как двое пожилых людей во время спектакля берутся за руки. Даже в такой модерновой вещи, как «Шепот в темноте», эти двое увидели любовь. Ради нее по большому счету люди идут в театр, девяносто процентов спектаклей о любви. Почему искусство, если оно, конечно, настоящее, лечит? Посмотрите, с какими глазами люди выходят из театра! Все это любовь! Она движет нами, она исцеляет, делает нас лучше. Наверное, вся наша жизнь устроена ради любви.

 Отправлено: 27.09.09 10:47. Заголовок: источник Юбилейный ..

источник

Юбилейный вечер арт-директора балета НГАТОиБ Игоря Зеленского прошел, а проблемы у театра остались

Понедельник отменяется

НА ЭТОЙ НЕДЕЛЕ в Новосибирском театре оперы и балета решили пожертвовать понедельником, то бишь традиционным для всех театров выходным днем. Веским аргументом в пользу открытых дверей стал творческий вечер арт-директора балета НГАТОиБ, премьера мирового масштаба Игоря Зеленского. Вечер был приурочен к юбилею господина Зеленского и приятно удивил публику как минимум двумя нюансами. Во-первых, организаторам удалось избежать зубодробильной прелюдии в виде череды официальных поздравлений. Во-вторых, балетоманам города посчастливилось еще раз увидеть на сцене ведущих танцовщиков страны — Ульяну Лопаткину (Мариинский театр), Марию Александрову (Большой театр), Леонида Сарафанова (Мариинский театр), Ивана Васильева (Большой театр) и, конечно же, самого юбиляра, исполнившего главную партию в недавней премьере «Бессмертие в любви» и обкатанной на самых престижных мировых площадках «Шахерезаде». Корреспондент «Новой Сибири» встретился с Игорем Зеленским накануне творческого вечера. Разговор, отправной точкой для которого послужило приятное событие, планировался как типичный диалог со звездой, а на деле обернулся остропроблемным интервью с худруком балета, который не терпит в искусстве никаких компромиссов. Впрочем, после согласования все вернулось на круги своя.
— Окончание сезона ознаменовалось для вас рядом событий: губернаторская премия, празднование юбилея…
— Это просто творческий вечер. Он проводится, чтобы привлечь внимание к нашему театру, чтобы о нас побольше услышали. Мне поступали предложения провести творческий вечер в Санкт-Петербурге и Нью-Йорке. Надо было бросить все и заняться подготовкой — ставить специально для моего вечера новый балет. А у меня на это не было времени — слишком много дел здесь, в Новосибирске. В итоге я решил пригласить коллег сюда. Все артисты, приглашенные на мой вечер, уже неоднократно выступали на этой сцене, например, на фестивале балета, и согласились приехать еще раз. Кстати, была еще идея привезти на вечер артистов со всего мира, но это очень хлопотно и могло не окупиться. Поэтому мы привезли наших, но, на мой взгляд, лучших в мире. Этот вечер стал еще одним праздником для города.
— Хватает ли у вас сил руководить балетом и танцевать?
— Пока силы у меня есть. Я всегда был очень требовательным к себе танцовщиком и не жалел на работу сил. Балет — это адский труд, в котором нужно выкладываться максимально. Если у нормальных людей два выходных в неделю, то у артистов балета ни одного, потому что танец требует огромных трудозатрат. Дисциплина, конечно, везде нужна, но в балете особенно. Ничто, кроме дисциплины, не заставит тебя встать рано утром после четырехчасового сна, а ведь мы спортсмены — нам необходимо отдыхать по восемь часов в день. Вот сейчас лето. Красиво все, хочется посидеть где-нибудь, отдохнуть, а ты понимаешь, что нельзя. И это не я один такой, все артисты балета такие.
— Как вы оцениваете на данный момент свою форму?
— Некоторое время назад я был не в форме. Мне пришлось совершить очень много поездок: был на конкурсе в Москве, ездил в Италию по вопросам «Лебединого озера», искал молодые таланты в России и Украине. Без репетиций. Понимаете, чтобы наладить свой «инструмент» — свое тело — и выйти на сцену, нужно заниматься не менее пяти часов в день. Этих часов у меня не было, так что я месяца два-три не танцевал на сцене НГАТОиБ. Специально к юбилейному вечеру запланировал вернуться в форму.
— Вы упомянули «Лебединое озеро», почему обещанная премьера пока так и не состоялась?
— Проект «Лебединое озеро», в который я вкладываю все силы, длится уже второй год. Этим балетом я хотел закрыть нынешний сезон, но приходится завершать его на грустной ноте — проект, ради которого мне пришлось пожертвовать многим, пока так и не состоялся. Это моя самая большая неудача. Для меня, как и для театра, постановка этого балета — принципиальный вопрос, если хотите, вопрос чести и престижа. «Лебединое озеро», «Спящая красавица», «Щелкунчик» — это визитная карточка любого театра оперы и балета. Именно эти балеты должны финансироваться на самом высоком уровне, а нам как раз финансирования на «Лебединое озеро» и не хватает. Между тем мы готовим для этого проекта самое лучшее. В Италии шьются костюмы, в Венеции изготавливаются декорации. Самые изысканные шелка, один из лучших в Европе художников по ткани. Самое важное, что этот грандиозный спектакль останется в Новосибирске, а не уедет подарком в другой театр. Его будут смотреть местная публика и гости нашего города. В конце концов, мы же живем ради выступлений здесь, а не ради гастролей там. Я много ездил и точно знаю, что только тогда, когда у нас на этой сцене все будет хорошо, нас пригласят на другую сцену. В общем, надеюсь, в следующем сезоне нам все-таки удастся выпустить балет «Лебединое озеро».
— Озвучьте тогда «нелебединые» планы на следующий сезон.
— Планы у нас постоянно меняются, но точно будут три новых одноактных балета. Еще хотим поднять «Спартака». Я набрал со всей России пятнадцать молодых талантливых ребят — теперь мы в состоянии осилить этот балет.
— Кризис внес свои корректировки?
— Кризис сказывается. Так происходит во всем мире. С января многое изменилось. Но задуманные нами постановки можно осуществить, и мы приложим для этого все усилия. Я понимаю, что театр не больница, но он тоже лечит. Еще я понимаю, что лицом нашего города должен стать театр оперы и балета. Здесь много вузов и много молодых людей, которым надо прививать вкус. Они должны смотреть хорошие спектакли. У меня самого растет ребенок, и я хочу, чтобы она смотрела сказку «Щелкунчик» с настоящей елкой.
— А как танцовщик: от каких предложений вы в следующем сезоне наверняка не откажетесь?
— Перспективы как у артиста у меня уже не большие, но все-таки есть. В этом году я вырвался в Лондон и в пару театров. Но это не считается. У меня есть импресарио, так вот он от моего «домоседства» в шоке. А что я могу поделать? Перелеты и гастроли отнимают много времени, а у меня в разгаре сезон, спектакли идут. Я переживаю! И дисциплина в нашей балетной труппе, когда я здесь, честно скажу, совсем другая. И все-таки я не откажусь от поездки в Санкт-Петербург на фестиваль — хочу «продвинуть» наш театр. Съезжу в Латинскую Америку — мне там надо налаживать связи. Есть в планах несколько поездок по России и Прибалтике. В некоторых местах не знают, что я еще и художественный руководитель балета, там я продвигаю своих артистов. В Лондоне, например, недавно вел переговоры. Вот японцы умоляют нас приехать посмотреть.
— А танцовщики наши новосибирские котируются?
— Вы видели уровень Мариинского театра на Сибирском фестивале балета? Мы специально подобрали такую программу, чтобы новосибирские зрители увидели, как они танцуют и классику, и современный танец. У нас же в театре все где-то рядом с этим уровнем. Да, мы делаем проекты, получаем гранты, двигаемся вперед, но в целом этого еще недостаточно. То, что было несколько лет назад, и то, что мы имеем сейчас, — это небо и земля, но все-таки… За один день все изменить невозможно, на это потребуются годы работы, однако преодолеть препятствия мы попытаемся. Это будет долгий и болезненный процесс. У меня хорошая школа и большой опыт, я отовсюду по крупинке взял самое лучшее. И я сознательно завышаю планку. Иначе нельзя. Хотелось бы вписать Новосибирск в балетную карту мира, но сначала надо сделать так, чтобы с балетом здесь все было хорошо. Мне этого очень хочется.

Юлия ЩЕТКОВА, «Новая Сибирь»

 Отправлено: 27.09.09 10:51. Заголовок: источник Екатерина..

источник


Екатерина Кондаурова: «Я - балетная жадина»

«Сцена наполняется эротическим напряжением, как только ее тело приходит в движение», - такие, не совсем традиционные для наших балетных критиков отзывы относятся к молодой солистке Мариинского театра Екатерине Кондауровой. Она - лауреат премии «Бенуа де ла Данс» - балетного «Оскара», и «Золотого софита»

«Стоять у воды»

- Катя, успех ведь не свалился на голову, начинали-то в кордебалете?

- Кордебалет, по моему мнению, необходимая школа. Начало в театре - самое сложное время, которое определяет - идти в профессию или нет. Все мечтают сразу о «Лебедином озере» и действительно танцуют его - только «у воды», в третьей линии кордебалета. Для меня было важно все добыть своим трудом, тогда характер закаляется. И я всегда получала удовольствие от танца, даже от урока.

- Не устаю удивляться, как девушки в кордебалете долго, не шелохнувшись, стоят «у воды»?

- Это самое сложное. Замрешь на одной ноге, а она у тебя уже отсохла… Но зато мышцы укрепляются.

- Вы имели оглушительный успех в Америке. Чем так совпали с публикой?

- Какая-то смелость у меня появилась в Нью-Йорке. Я по-другому танцевала и чувствовала, чем дома, потому что обычно-то волнуешься - вдруг что-то не получится... В Америке публика очень открытая, они так реагируют, что еще больше хочется им отдавать. После спектакля люди говорили: «Мы удовольствие получили», это приятнее слышать, чем отзывы: «О, пошло у тебя сегодня вращение...»

Ну и кроме всего, я много танцевала с мужем, Исломом Баймурадовым, он тоже солист Мариинского. Очень нам нравится выступать вместе, совсем другое ощущение. Зрители это замечают, в том же Нью-Йорке люди удивлялись: «Прямо какая-то химия между вами». - «Да мы муж и жена!» Нашей семье уже больше года.

- Свадьба была как у Волочковой?

- Никакой не было: встали в 8 утра, в 9 расписались, в 11 по-шли на урок, вечером у нас было «Лебединое». Я была одета в брючный костюм, с галстуком... Считаю, что свадьба - личное дело двоих. Если очень большие торжества, наверное, это на публику. А потом часто потому и живут вместе - ну как же, все же видели свадьбу. А тут - наше желание, никто не участвовал, даже мама не знала до того момента, когда после записи мы пришли уже с кольцами, и перед уроком я позвонила ей в Москву. Она - понимающий человек.

- Вы москвичка. Почему же не поступали в столичное училище, и не было ли желания после окончания «Вагановки» вернуться домой?

- В Московское училище меня не приняли, и про Вагановское все говорили: «Москвичей не берут!» Однако меня взяли. Я была рада, но стало страшно: что дальше, как же я в 12 лет останусь одна? Какое-то время со мной была мама, снимали квартиру, потом перешла в интернат. И прекрасно, я бы многих городских отправляла специально в такую коллективную жизнь. После училища - сразу в Мариинку. Я к тому времени уже так влюбилась в Петербург, что о возвращении в Москву не было речи. Хотя мама предлагала - может, в Большой? Но мне даже кажется, что я должна была в Петербурге родиться.

Женщина-вамп

- Критики делятся впечатлениями о вашем танце: «Она закинула свое божественное бедро...» Как родился такой редкий образ на балетной сцене, как женщина-вамп?

- Мне трудно судить, но, видимо, такая вот индивидуальность. Да еще партия Заремы в «Бахчисарайском фонтане» мне попалась одна из первых, что-то яркое проскользнуло и стали дальше предлагать - Шахразаду, роковую соблазнительницу Альму в «Стеклянном сердце». Но с другой стороны, когда танцую Фею Сирени, не думаю, что эротизм так уж ощущается.

- Все балерины признаются, что бывают периоды, когда - как бы ни старались - начинают толстеть. И у вас бывает?

- Да, в училище мне как-то даже оценку снизили и пригрозили: «Худей, а то выгоним». И когда пришла в театр, лет в 19 начала поправляться, но кордебалет с его бешеной нагрузкой помог. Мне трудно давать советы по диете, потому что физика у всех разная, но я бы не стала верить рекламе.

Мы с мужем обожаем готовить. Смотрим кулинарные передачи, собираем самые невероятные рецепты и сами придумываем блюда. Сосиски с картошкой, полуфабрикаты в нашей семье не проходят!

Туфли в крови

- Многие балерины Мариинского театра «изменили» отечественным туфлям и танцуют в американских. Вы тоже?

- Да, они удобные, эластичные, их можно стирать, они легче наших и не так стучат. А вот в старых отечественных с клеем в носке - в романтическом «Лебедином» или в «Жизели» - раздается такой грохот, что это отвлекает от спектакля. Создательница туфель - сама в прошлом балерина, много лет разрабатывала эту систему и колодку со специальными подушечками. Я с ней знакома, много с ней говорили, туфли создают индивидуально по ноге. А вот завязки пришиваю сама, никому не доверяю, даже маме. Туфли - это что-то сокровенное. Я до сих пор храню свои первые туфли - все в крови.

- Уже известно, что нового будете танцевать в следующем сезоне?

- Никогда этого не знаешь до дня премьеры, тем более в России. За рубежом - на год вперед расписание, у нас система другая. Работы мне всегда мало, я жадина балетная. Потому что когда даже много спектаклей, буквально через день - ходишь-ноешь, что устал, а на самом деле так рад, что много работы, это счастье для артиста!

- Мариинский театр скоро закрывает сезон, где вы с мужем предпочитаете отдыхать?

- Ислом много лет знаком с англичанкой, большой поклонницей балета, которая состоит в обществе «Друзья Мариинского театра». Она с мужем-испанцем живет в горах под Барселоной и всегда приглашает. Мы уже четвертый год там отдыхаем. Много ходим, любуемся природой, ездим на велосипедах, играем в теннис. Для артиста очень важны новые ощущения, эмоции. Балет остается только лишь в разговорах. Ну а по возвращении достаточно двух-трех недель, чтобы опять быть в форме.

 Отправлено: 27.09.09 10:53. Заголовок: источник КОГДА ЗАШК..

источник

КОГДА ЗАШКАЛИВАЕТ ПУЛЬС
Рубрика: Невский проспект 16 Авг 2009
Ведущая рубрики Инга ЗЕМЗАРЕ

ГОСТЬ

Ирма и ее «большой мужчина» по имени Илико
Когда я собиралась на встречу со звездой мирового балета, примой Мариинского театра Ирмой Ниорадзе, мне сказали: «Если тебе покажется, что она ходит по земле – не верь своим глазам!» Недавно балерина вернулась с Русских сезонов в Париже. Ее выступление в театре «Champs-Elysees» покорило искушенную французскую публику.

— Для меня это было так неожиданно — удивить парижскую публику. Мне казалось, что французы, у которых своя школа балета, признают только своих танцоров и балерин. Я не ожидала, что они так открыто, не скрывая эмоций, будут делать комплименты. Так понравилось им наше искусство!

— А как оценили ваше выступление?

— Мне сказали такие слова: «Своими данными вы очень похожи на Сильви Гиллем (звезда Гранд-опера. — И.З.). Вы очень похожи на нее, но лучше». И добавили: «Вы лучше, потому что заставили наши сердца заплакать. Вы очень сильная драматическая актриса». Мне это было очень важно услышать! Потому что я люблю, когда в танце имеется хороший баланс драмы и техники, ведь балет — это не только техника, это пение тела и души.

— Драматическая глубина, чувствование изначальны или появляются с опытом?

— Думаю, это приходит со временем. Каждый день я чувствую, что нахожу новые драматические оттенки, которых раньше не знала. Это похоже на то, как женщина с годами все больше и больше понимает о жизни и о себе.

Если сравнивать различные периоды жизни с Бронзовым веком, Серебряным, Золотым, то я чувствую, что подошла к Золотому веку. Не знаю, вошла ли я в него, но золотую линию, жилку я уже чувствую. И это очень приятно.

— Когда вы танцуете, то, наверное, летаете, себя не чувствуя?

— Себя надо чувствовать. Такого больного представления, дескать, ах, я улетела куда-то, не должно быть. В спектакле все друг с другом говорит — и декорации, и костюмы, и техника, и драматическое напряжение, и артисты, и свет. Конечно, может быть, что-то неудобно. И многое бывает неудобно. Но ты же не объяснишь публике, что с утра поставили один свет, а вечером пришла другая команда и добавила света, а ты, как будто в океан попала и плаваешь в нем, и тебе не собрать себя, не уловить центра тяжести так, как это было, скажем, на генеральной репетиции. Это никого не волнует. И если ты сумела себя держать в течение 50 минут или даже часа, если спектакль прошел на одном дыхании, если публика аплодировала стоя, тогда ты говоришь: «Господи, спасибо за то, что ты мне дал что-то необыкновенное, что заставило меня пройти вот этот путь!»

— Вашими партнерами были Фарух Рузиматов, Махар Вазиев, Николай Цискаридзе. Как с ними работалось?

— С большим удовольствием! А с Колей мы до сих пор танцуем вместе. О людях иногда говорят, что они понимают друг друга с полуслова, нам даже полуслова не надо. Как-то заболела балерина, с которой Коля танцевал «Лебединое озеро», времени на репетиции не оставалось. И он без раздумий сказал: «Танцевать буду только с Ниорадзе».

— Не тяжело было без репетиций?

— В таких случаях приходится напрягать себя на 1000 вольт. Это нелегко. Но очень приятно! Надо уметь брать ответственность на себя. И, если ты ее взял, надо быть очень уверенным в себе, верить в то, что все получится очень хорошо. А если что-то получается хорошо, надо за это держаться. А для того чтобы держаться, надо все время совершенствоваться, все время.

— Как на пике своей карьеры вы решились на рождение ребенка?

— Нельзя было не решиться. От того, что дается сверху, от этого божьего дара отказываться нельзя.

«Балет — это не только техника, это пение тела и души»— Трудно ли было вернуться на сцену?

— Очень трудно, мне тогда казалось, что я не смогу восстановиться за кратчайший срок. Но я так счастлива! С рождением ребенка я по-другому стала видеть, чувствовать, приобретать, я обрела в танце оттенки, которых мне раньше не хватало. Я очень благодарна своему ребенку, что он мне дал такую возможность.

Как настоящее чувство, настоящая любовь делает и женщину, и мужчину гораздо сильнее, чем они были прежде, так и я с рождением ребенка стала гораздо увереннее и сильнее, чем была. И я советую всем женщинам испытать эту радость. А балеринам тем более. Потому что заканчивается балетная карьера, а остается самое ценное — твое продолжение.

Балетный век прекрасен, пока ты на сцене. Вчера, когда я танцевала «Бахчисарайский фонтан», публика меня вызывала несколько раз. Но потом занавес закрылся. Так закрывается и занавес в жизни балерины. Что останется за ним? У меня там будет стоять уже большой сын! Я жалею только об одном, что лишена удовольствия каждый день участвовать в его детстве, в его жизни. Но есть моменты, которые я никогда не забуду. Каждый год, когда я выступаю в Римском театре, где являюсь приглашенной балериной, он приезжает вместе с отцом, моим супругом, на мои спектакли. И это незабываемо! Когда они готовятся на мой спектакль, Илико ко мне подойдет и сто раз спросит: «Мама, а какой галстук сегодня надеть — красный с полосочками или синий?»

— Сколько лет джентльмену?

— Восемь. Но он все равно большой мужчина и, когда идет на мои спектакли, всегда одевается классически. И я даже горжусь, что у меня родился сын, а не девочка, у меня такой характер, что я обожаю мужской род.

А до Русских сезонов в Париже я выступала на гала-концерте в Лондоне. Мы полетели туда вместе на два-три дня. И пока сын и муж фотографировались на Трафальгарской площади, я вспоминала, как попала сюда в 1992 году, когда только-только поступила в Мариинский театр. И я подумала, что тогда я ходила здесь одна и была совершенно пуста, а сейчас я — наполнена. И рядом со мной стоят эти сильные люди.

— Ваш муж долго ухаживал за вами?

— Нет, мы решили пожениться, будучи знакомы только месяц.

— Так быстро?

— Когда у людей много времени на раздумья, они могут и передумать, а это не всегда правильное решение. Ведь в жизни дается только один настоящий шанс! И мы так решили — сразу пожениться, чтобы вместе друг друга воспитать и узнать.

— Как идет воспитание?

— Прекрасно, результат, по-моему, хороший.

Мне нужна семья. Вы знаете, я не люблю одиночества, не люблю долго находиться одна. Я выросла в большой семье, у меня пять сестер. И у нас всегда было очень шумно! Одна сестра играла на фортепиано, другая на арфе, третья пела — она сейчас работает в Метрополитен-опера, четвертая — танцевала, я играла на скрипке, шестая сестра изучала французский. И порой папе даже негде было нормально прилечь.

— То есть вас воспитывали в большой любви?

— И я очень благодарна родителям за это! Родители меня научили чувствовать людей, научили тому, что, если ты можешь помочь кому-то, — это самый большой подарок в жизни. У меня папа был такой человек. Он умер год назад, ему было много лет, он был ветеран войны. В этом году я ездила в наше село — это в Грузии, в горах — и, проезжая по трассе, хотела купить глиняный кувшин для вина. Продавец узнал меня, узнал, что я дочь моего отца, и подарил мне кувшин. Я говорю: «Нет-нет, я хочу заплатить». Он мне ответил: «Ваш отец столько добра сделал людям, что мы должны вас на руках носить». Вот что самое ценное в жизни — когда человек после себя оставляет доброе имя.

— Золотые слова. И снова вернемся к балету. Вы видели китайский вариант «Лебединого озера», в котором балерина стоит у партнера на голове?

— О, это поразительно, так никто не может! Эта девушка уникальна.

— Но можно ли назвать это балетом?

— Но это их балет! Они никогда не смогут станцевать, как мы, «Лебединое озеро», не смогут станцевать «Жизель», «Дон Кихота», «Баядерку». И мы горды тем, что сюжетный спектакль нигде нельзя увидеть, кроме Мариинского театра, кроме Большого театра. Но и мы станцевать, как они, тоже не сможем.

— Значит вы не против работы на грани жанров?

— Разумеется, нет. На любого профессионала смотреть очень приятно. От хороших танцев ты становишься более раскрепощенным, получаешь положительную энергетику. Недавно я смотрела Национальный балет Испании под руководством Хосе Антонио. И я сказала себе: «Какая бы ты была глупая, если бы пропустила этот вечер!» Потому что это останется со мной на всю жизнь. Я получила такой заряд энергии! Как они танцевали! Какая эстетика дистанции между мужчиной и женщиной! Они танцуют, не касаясь друг друга, но в тоже время они сливаются! Это было состояние невообразимой красоты.

— А чего бы хотелось вам?

— Попробовать новые модерновые балеты.

— Вы давно работаете в стиле модерн?

— С модерном и неоклассикой я знакома с 1989 года. Это такие спектакли, как «Демон», «Туонельский лебедь», «Мадам Лионели», «Сапфиры», «Юноша и Смерть», «Монолог о женщине». Никогда не забуду работу Ролана Пети «Кармен», не забуду «Манон Леско» Мак Милана.

— Успеваете отдыхать?

— ХXI век не дает покоя никому. Но матушка-природа диктует свое, и есть моменты, когда надо себе сказать «стоп». На три, четыре, на пять часов. А утром опять зазвенит будильник и ты побежишь в балетный зал. Выпьешь чашечку кофе, и начнется день, забьется сердце, и пульс будет зашкаливать.

 Отправлено: 27.09.09 10:55. Заголовок: источник Прилично л..

источник

Прилично ли балерине выступать перед выпивающими людьми
07/09/2009

Юлия Махалина, народная артистка России, ведущая солистка балета Мариинского театра, редко дает интервью. Но «Городу 812» она рассказала, чем прежний балет отличается от нынешнего и прилично ли заслуженной балерине выступать перед выпивающими людьми.


- Слышал, что вы уже не так востребованы в театре, как прежде. Это связано с переменчивостью вкусов публики или тут есть происки темных сил?

- Только не темные силы. Публика разная, и я люблю ее разную – и молодую, и зрелую. Публика не может меняться, все зависит от артиста. Это он может быть виноват в том, что публика не идет на его спектакль.

Что касается меня, то, может быть, я делала несовершенные позиции иногда, и это видели наши балетоманы. Но я всегда танцую от души, и когда начинаю, говорю: «Душа, начинай!»

- Раньше не так было?

- Раньше этого не было, она сама звенела. Видимо, время заставило меня поменяться.

Но я хочу сказать, что сегодня есть много плюсов. Это касается и костюмов, и пуантов, и пола, на котором мы танцуем, все это усовершенствовалось. Раньше мы же танцевали на деревянном полу, и я еще помню, как, приходя в зал на урок первогодками, мы поливали пол лейками. Еще у нас были терочки…

- Какие?

- Обыкновенные, на которых трут морковь, редьку.

- Зачем балерине терка?

- Мы ими терли пуанты, чтобы они не скользили. Сейчас везде положен линолеум, и склейки его не скользкие.

Наверное, когда у тебя много денег, и тебе шьют дорогие костюмы, и звания дают, и почет есть, то вдруг начинаешь внутренне слабеть. Это ужасно. Сама себе не пожелаю этого. Поэтому я до сих пор горю в танце.

- Значит, вы уверены, что нет происков темных сил?

- Нет никаких темных сил.

- Как же так, в театре и – нет интриг?

- У меня их никогда не было. Знаете, я как хороший вратарь, мне забивают мяч, а я отбиваю его.

Я никогда не жалуюсь. Иногда мне бывает тяжело на душе, и когда это случается, пытаюсь разобраться почему. Может, потому что мало работала сегодня? Или меньше сделала фуэте? Я уверена, когда человек много работает, к нему никакая грязь не липнет.

- Что играет главную роль в балете – случай, знакомство с известным балетмейстером или талант?

- Если мастерства, таланта нет, то ты никому не нужен. Роль импресарио, конечно, важна. Благодаря одному из них я танцевала на показе мод Валентина Юдашкина и на концерте Виктора Зинчука.

Счастливых случаев у меня не было. Разве что когда я танцевала в «Мата Хари» в Мюзик-холле после тяжелейшей травмы лодыжки. После такой травмы мало кто выходит на сцену.

Когда я смотрю на наших звезд, Пугачеву или Гурченко, то понимаю, что нельзя затухать. Артист должен гореть до конца. Ужасно, что Олег Янковский умер не на сцене, я уверена, что он и сам там страдает от этого. Это был артист с большой буквы. Говорят, что бриллианту нужна оправа. Янковский был и бриллиантом, и оправой.

Надо жить дальше. И – только на сцене. Больше у меня ничего нет.

- Вам не грустно, что век балерин очень короткий?

- Сейчас я уже педагогирую и могу похвастаться, что одна моя ученица танцевала на моем вечере в Мариинском театре. В этом году я хотела устроить свой вечер. Сначала я хотела посвятить его мужчинам и устроить вечер 23 февраля. Но он оказался выходным.

- Почему мужчинам?

- Женщина без мужчины – пустое место. Только мужчина способен сделать из женщины бриллиант.

- Почему вы выбрали балет? Или он вас выбрал?

- В балет меня привела трагедия. В три года у меня был паралич левой ноги. Тогда меня записали в танцевальный кружок, и я просто бегала с девочками, которым было по пять-шесть лет. Потом меня учили и английскому языку, и играть на рояле. Мой педагог по роялю говорила родителям: «Уберите ее с балетных курсов. Зачем ей балет? У нее же музыкальные руки».

Паралич ноги – заболевание нервной системы. У меня одна нога была тоньше другой. Началась она неожиданно. Как рассказывала мама: я бегала-бегала, а потом начала хромать. Она отвела меня к невропатологу, и тот сказал, что у меня начинается страшная болезнь и ее надо лечить. Меня отвезли к бабушке в Ростов-на-Дону, и там я бегала босиком по песку, по осоке, чтобы ноге было больно.

В балетной школе после балетного кружка меня с распростертыми объятиями принял Константин Сергеев. Я очень благодарна ему за это. Когда я рассказываю сегодня о своей болезни, люди закрывают глаза. Но я стараюсь преподнести это несерьезно, хотя все было очень серьезно и болезнь могла сломать мне жизнь.

Нашей учительницей была бывшая балерина Мариинского театра. Это сейчас стало обычным, когда преподают бывшие балерины, а тогда это было неожиданно. Когда она сказала маме, что я прирожденная балерина, то мама чуть с ума не сошла, никак не хотела отдавать меня в балет.

В пятнадцать лет я уже танцевала Раймонду. На моем вечере, когда мне было сорок лет, я танцевала ее так же, как в пятнадцать.

- Вы понимали, что балет – искусство для избранных? Что только небольшой круг людей может оценить ваш труд?

- Я никогда не думала, что балет является каким-то видом искусства. Честно скажу, что ни оперу, ни балет не считаю элитным искусством, и вообще искусством. Никогда не забуду, как впервые услышала Марию Каллас – у меня сразу навернулись слезы. Человек сам чувствует меру отдачи от того, что он делает, и люди это чувствуют.

- Так ваши родители не хотели, чтобы вы стали балериной?

- Это правда. Они хотели, чтобы я хорошо знала языки и была развитым человеком в искусстве. В балетном училище у нас был урок рояля, он был обязательным, сейчас его отменили. Я помню, как играла первую сонату Бетховена. Наш педагог приглашала меня к себе домой, и я играла на ее «Стейнвее» под метроном. Она считала, что я врожденный пианист. Но моя нога увела меня в балет, на которой я провертела немыслимое количество фуэте на всех сценах мира.

- А что для вас танец?

- Такой же диалог, похожий на наш с вами.

- Хотелось бы вам использовать в балете современные формы танца?

- Почему бы нет? Мои родители считают меня сумасшедшей, потому что я могу не спать до пяти утра, смотреть телевизор и удивляться тому, что придумывают другие артисты.

Я тянусь к революционным началам. Никогда не осуждала людей, которые делают совершенно новое. Наверное, потому что сама такая. Не жалею, что иногда ошибалась, и радовалась, когда попадала в десятку.

- Вы что же, и хип-хоп можете станцевать?

- Я вам больше скажу, когда мне было семнадцать лет, мне было скучно танцевать «Лебединое озеро». Я не понимала ничего.

- Как же танцевали?

- Только в 17 лет можно танцевать и ничего не понимать в том, что танцуешь. Особенного восторга у публики я тогда не вызвала, все поняли, что это была неудачная работа.

Я была счастлива, что выхожу на сцену, но было такое ощущение, что я нереальная. А сама думала: мне бы сейчас на дискотеку. Мне было тринадцать лет, когда я получила приз на конкурсе современного танца. Мне близки по духу танцы в стиле ансамбля Аллы Духовой. Мне нравится, как танцевал Майкл Джексон.

- А вы ходили на дискотеки?

- Нет, потому что у нас в училище был строгий режим. На праздники – 23 феврали и 8 Марта – нам разрешали устраивать дискотеки, и там я была впереди всех.

Я вообще современный человек и люблю молодежь. Мне кажется, что в театре люди чего-то не понимают. Если ты народная артистка, то зачем ты должна выбирать себе спектакли? Я уже столько раз перетанцевала «Лебединое озеро», и теперь я трясу режиссера Романовского: где мой «Театр»? Помните пьесу Моэма? Он хочет поставить по ней балет. И я трясу его: «Давай скорее, пока у меня еще что-то шевелится и сердце бьется». Я уже не думаю о «Лебедином озере» и удивляюсь балеринам, которые в 38 лет требуют от балетмейстера, чтобы он поставил для них «Лебединое». Мне кажется, что оно должно закончиться в тридцать лет.

- А в клубах вы бываете?

- Как-то я была в одном питерском гей-клубе. Мне там не понравилось. Не потому что они плохо танцевали. Мне как-то непонятно, когда мужчина становится женщиной. Мне понятливее, когда женщина становится мужчиной.

- Это почему еще?

- Потому что в наше время женщина становится властелином своей жизни. Хотя это плохо.

- Приходилось жертвовать чем-то ради карьеры, ради балета?

- Много. Перед человеком всегда есть несколько дорог, но если ты выбрал одну, самую главную, то нужно идти по ней и не отказываться от выбранного пути. Сколько раз меня приглашали в манекенщицы Шанель в Париже. Но я - балерина!

- А отказываться от чего-то приходилось?

- Если говорить о сожалениях, то мне жаль только одного, что мои родители не имеют отношения к балету. Мне кажется, они многое подсказали бы мне. Они понимают меня в достаточной мере, но мне нужна была их поддержка в какие-то моменты.

Когда я училась в училище, мама каждый день проверяла: не растет ли у меня грудь? Меня без конца ставили на весы, боялись, что растолстею. Порода у нас московская, это папа у меня питерец в шестом поколении, его род чуть ли не к Ивану Грозному восходит.

- Неужели легко переносите диету?

- Ой, это просто беда. Без конца только и думаешь: как бы не наесться. Постоянно коришь себя за переедание. Как почувствую, что желудок полный, то ненавижу себя и на следующий день ничего не ем.

- Плисецкая очень любила суши.

- Суши не люблю. Мне больше нравится сашими, без риса. Его очень вкусно готовят в Японии.

- К политике равнодушны?

- Артист не должен участвовать в политике. Сколько раз мне предлагали стать депутатом, я отказывалась.

- Может, зря отказывались? Ваши коллеги не только соглашаются, но еще кое-что имеют от этого.

- Фу… Ну и пусть имеют. Конечно, мне не помешал бы миллион евро, но деньги – это зависимость.

- Но они еще и свобода.

- Свобода бывает, когда их нет. Когда деньги есть, то это уже не свобода. Люди меняются, когда у них появляются деньги, меняют свое отношение к другим людям, начинают подразделять их.

- Одна ваша коллега все больше занимается не балетом, а публичными акциями. Как вы к этому относитесь?

- На Волочкову намекаете?

- На нее.

- Могу сказать только одно: Волочкову жалею. Больше ничего не скажу.

- Балет – это профессия?

- Спасибо за вопрос, но – нет. Балерина – это судьба. И – ноша. Это как крест.

- Но в вашей трудовой книжке ведь не написано: несет ношу или крест.

- Там написано «солистка балета». А вот солистка балета – это профессия. Она тоже человек и тоже думает о кастрюлях, быте.

- Вы заметили перемену: раньше говорили «служу в театре», а сейчас говорят «работаю в театре»?

- Да, вы правы. Но я еще застала время, когда посвящали в артисты. А это как клятва Гиппократа у врачей. Мы не имеем права после нашей клятвы изменить свое отношение к искусству.

- У вас много было партнеров на сцене?

- Много.

- С кем-то из них хотелось танцевать бесконечно?

- Есть партнеры, которые слышат меня, а есть и такие, которые не слышат, а просто исполняют свои функции: голова туда, голова сюда, руку туда, руку сюда.

Из тех, кто умеет слышать, я бы назвала Абдыева, Рузиматова, Кузнецова, Куркова и, конечно, Мариса Лиепу. Он научил меня смотреть в глаза партнеру. Чувствовать партнера по глазам на сцене очень важно.

- Я понял, что вы готовы выступить не только на театральной сцене, но и на светских мероприятиях?

- Даже когда меня приглашали выступать на тусовках, танцевала с душой. На таких выступлениях я ставлю перед собой некую защиту и стараюсь не видеть никого вокруг. Я не вижу, как люди стоят с бокалами вина, чокаются, разговаривают. Хорошо запомнила слова своего деда: «Любая работа это работа». Если меня пригласили, значит, надо отработать.

Я не отказываюсь от приглашений на такие тусовки, не потому что у меня мало денег. Я бы сравнила это с причащением в церкви, когда с одной ложки причащаются и алкоголик, и наркоман, и простой человек.

- А что, уже и во время балетных номеров пьют и едят?

- Бывает. Особенно на официальных приемах. Хотя это ошибка организаторов.

- Как на вас влияет быт?

- Ничего хорошего. Никакой личной жизни.

- «Мой дом – моя крепость» - это про ваш дом?

- Так получилось, что моя крепость – это мой театр. Домой я прихожу только спать. Мне даже неинтересно об этом рассказывать.

Андрей Морозов

 Отправлено: 27.09.09 10:56. Заголовок: источник Пуанты и п..

источник

Пуанты и поклонники

Недалеко от Мариинского театра я увидела кафе «Лебединое озеро» -- название, правда, было переведено на английский. Вот где нужно брать интервью у балерины...

-- О нет! Только не в «Лебединое озеро»! – воскликнула Юлия Махалина.

-- Почему? Вам оно так надоело?

-- Так получилось, что, когда я начинала, на мою долю достались сплошные «Лебединые озера». Я обожала этот спектакль, и до сих пор люблю, это один из шедевров мировой классики. Но «лучше недоесть, чем переесть», и в балете тоже. Я стала танцевать современные спектакли, из классики у меня оставалась только «Жизель», потом были одноактные балеты Баланчина. Зато со временем я стала скучать по «Лебединому озеру». А сейчас мы с моими учениками без конца его репетируем. Это наука наук: если ты прошел через этот балет, тебе уже ничто не страшно.

-- А что было самым страшным?

-- Тяжело было заставить себя до конца проходить вариации, которые мы начали пробовать с моим педагогом Мариной Александровной Васильевой в выпускном классе Вагановского училища. Мы работали над вариацией Медоры из «Корсара», в ней пять частей. Марина Александровна проявила колоссальное мужество, она заставила меня перепрыгнуть через этот барьер, когда кажется, что у тебя отнимаются руки и ноги и ты не в состоянии закончить вариацию. Я поняла, что есть второе дыхание. Об этом невозможно рассказать, это можно только прочувствовать. Анна Павлова, когда уже была в возрасте, взяла себе самого строгого педагога, который буквально бил ее по ногам, она валилась, но надо было продолжать. Жесткая формула «преодолеть» -- это ежедневная задача балерины, если, конечно, хочешь достигнуть результата.

-- Я слышала, что ежедневная сауна спасает от перегрузок.

-- Да, сауна помогает, но не каждый день. Когда есть забитость мышц, естественно, приходится принимать меры. И кому что помогает. Я люблю турецкую парилку, очень люблю плавать. Напротив Мариинского театра работает маленький бассейн и сауна, это очень удобно -- после тяжелой классики или репетиции бежишь туда и ныряешь.

-- Какой самый звездный час был у вас в биографии?

-- Ну, биография еще не закончена, еще рано подводить итоги. А из того, что было… Зрителю, наверное, виднее. Иногда мне казалось, что спектакль удачно прошел, а мои поклонники были другого мнения. В начале девяностых были взлеты, подряд шли тяжеленные спектакли. Мне тогда посчастливилось танцевать Анну Каренину. Очень жаль, что сейчас этот спектакль не идет.

-- Почему?

-- Кому-то не понравилась хореография балета, кто-то был недоволен, что он большой и развернутый. Прокопский сделал балет-кино, сюжет в нем разворачивается, как в книге, в отдельные моменты там даже чаепития происходят. А сейчас век сокращенных спектаклей…

Мне нравятся глубокие темы, где можно раскрыть себя, а не только показать свою отточенную технику. Травиата, например, -- это думающий образ. А сейчас все как-то упрощается.

-- Вы пытаетесь этому препятствовать, работая со своими учениками?

-- Я очень серьезно и бережно отношусь к своей профессии. Когда готовлю какую-то партию, пересматриваю фотографии предыдущих исполнителей, ищу записи, думаю, что мне ближе. К этому же приучаю и своих учеников.

-- Моя одноклассница, которая работает в Мариинке, часто сравнивает себя с крепостной актрисой. У вас нет такого ощущения?

-- Есть. Хозяин -- барин. Куда мы денемся от того, что каждый новый руководитель выбирает себе жертву? Именно жертву. Я прошла это испытание. В течение пятнадцати лет я вела репертуар, самые тяжелые спектакли мне достались, никто не спрашивал, какая у меня температура, не болею ли я...

Не только я через это прошла. Если становишься балериной, то многим приходится жертвовать, от многого отказываться. Либо ты впереди планеты скачешь и занимаешь первые места, либо тебя убирают с дистанции, и на твое место становится другой человек. У нас труппа громадная, как завод. И получается, что все зависит от фортуны, от того, как карта ляжет. Вот у Бежара была небольшая труппа -- десять человек, и он любил каждого своего танцовщика. У него каждый человек был на счету, для каждого был поставлен индивидуальный номер или спектакль.

-- Вы танцевали у Бежара?

-- Я попала к Морису Бежару в спектакль «Кольцо нибелунга», который шесть часов идет, я была там и Фридой и Брунгильдой. И знаете, эта работа мне очень много открыла, я по-другому себя почувствовала и во время спектакля и во время репетиций. Бежар был потрясающим хореографом, развивал в человеке и пластику и духовное начало.

Еще одним открытием стал для меня балет «Легенда о любви», когда я работала с Юрием Григоровичем. Есть балетмейстеры, у которых только так можно сделать и никак иначе, а Юрий Николаевич может менять движение исходя из индивидуальности человека. Не зря у него в труппе такие бриллианты блистали!

-- А балерина может предложить свое видение роли?

-- Ольга Николаевна Моисеева, которая ввела меня во все серьезные балеты, говорила: «Сделай по-своему! Мне интересно, как ты чувствуешь это движение. Может быть, ты сделаешь по-другому поворот руки, головы...» Это как раз очень приветствуется. И мне тоже интересно смотреть на разных исполнителей, на разные индивидуальности. Иначе нет смысла, все будут одинаковы.

-- Одна из ваших блестящих партий -- в «Весне священной»…

-- Это была одна из последних моих премьер в Мариинском театре. И это было безумное счастье -- уже, так скажем, на завершении моих премьерных спектаклей. Мне тогда повезло, что выбрали меня, ведь сейчас на балерину смотрят только до тридцати лет, сейчас принято равнение на молодых.

-- Я этого не понимаю. Я видела авангардные спектакли, где танцовщикам было за 60, и их танец вызывал продолжительные овации.

-- Многие педагоги отмечают, что когда приходит зрелость, когда отточена техника и есть опыт, это прекрасный возраст для балерины. Я так всегда мечтала станцевать «Весну священную»! Там очень сложная пластика, завернуты ноги, нужно долго стоять и ждать своей вариации, а потом -- как взрыв атомной бомбы -- ты должна за три минуты отпрыгать 145 прыжков! И часто тут сбивается дыхание. Тут нужно иметь мощный внутренний стержень и чувствовать себя избранницей. И я себя так чувствовала. И такая музыка великолепная, было такое ощущение, как будто сверху помощь идет.

-- Сумасшедшие поклонники у вас есть?

-- Не то чтобы сумасшедшие... Всегда, когда мы танцуем в Лондоне, на наши спектакли приходил лорд Ротшильд. А когда я выступала в Большом театре, он специально приехал посмотреть на меня. Для меня это была большая честь. Это было незабываемо -- он устроил прием в ресторане в русском стиле, с настоящим медведем, уговорил официантов работать всю ночь ради нас, чтобы наш праздник продолжался.

У меня есть три московских друга, все они Леши, всегда приезжают на мои премьеры. Конечно, есть группа поддержки, довольно большая. Есть Маргарита Васильевна, уже пожилой человек, вся моя эволюция на ее глазах происходила, я для нее вечный ребенок, наверное, она любит меня как родную. На дни рождения мне пекут тортики, телеграммы присылают. Это очень важная поддержка. В театре всякое бывает, иногда неудачи преследуют или настроение испорчено, и такие люди помогают в трудную минуту. Это дает кураж -- когда есть публика, ради которой стоит жить.

-- Сейчас в Мюзик-холле идет с вами «Мата Хари».

-- Благодаря этому я продолжаю свою творческую линию. Еще мы с Мюзик-холлом собираемся ставить «Театр» по Сомерсету Моэму. Я этого безумно жду.

Ирина Дудина
Фото Ивана Сорокина

 Отправлено: 05.10.09 21:11. Заголовок: источник Классики и..

источник

Классики и современники
Завтра открывается IV Международный фестиваль Юрия Башмета

С 4 по 11 октября в Минске пройдет самый изысканный и щедрый на мировых звезд фестиваль классической музыки, носящий имя самого популярного инструменталиста в мире — Юрия Башмета. Завтра в театре оперы и балета торжество откроет большой «Вечер Кармен»: постановку «Кармен–сюиты» Щедрина — Бизе с прима–балериной Мариинского театра Ульяной Лопаткиной в роли Кармен называют одним из самых фешенебельных спектаклей нынешнего фестиваля. И неспроста — все билеты на завтрашний вечер проданы, и далеко не все желающие сумели достать «пропуск» в театр, где дают концерт с участием невероятно красивой балерины с волнующим именем — Ульяна...

В торжественном открытии фестиваля примут участие Государственный симфонический оркестр «Новая Россия», дирижер — народный артист СССР Юрий Башмет, солисты балета Большого академического театра России, а также балетная труппа оперного театра Украины.

Основные мероприятия фестиваля будут проходить на двух площадках: в театре оперы и балета и в Большом зале Белгосфилармонии. Тех, кому в эти дни повезет достать билеты на музыкальные вечера Международного фестиваля Юрия Башмета, ждут незабываемые встречи с блестящими музыкантами–исполнителями, корифеями вокального искусства, лучшими симфоническими оркестрами Беларуси и зарубежных стран.

Не стесняйтесь доставлять себе радость: фестиваль Юрия Башмета — это одно из тех мероприятий, посетив которое, хочется жить, думать, чувствовать и любить.

В прессе ее называют «самой знаменитой современной русской балериной», «гордостью русского балета», «самой загадочной балериной наших дней»... О легендарной Ульяне Лопаткиной слышали все — даже люди весьма далекие от театра. Ведь сегодня она является своего рода мифом XXI века и олицетворяет для многих русский классический балет — точно так же, как в предыдущем, XX, столетии гениальные Галина Уланова и Майя Плисецкая. И так же, как они, Ульяна Лопаткина окружена всенародной любовью.


Народная артистка России, прима–балерина Ульяна Лопаткина, которую считают лицом Мариинского театра в России и за рубежом, танцевала Жизель и Раймонду, Одетту–Одиллию, Фею, Медору, Зарему, Никию, Мехмене–Бану и исполнила еще множество других сложнейших партий. Ей удалось создать прекрасные, незабываемые образы. Балетные критики отмечают идеальные физические данные артистки: женскую красоту, фантастическую технику, выразительность рук, высокий прыжок, законченность каждого жеста и позы... И к этому прилагаются еще актерский талант и невероятная работоспособность! Столь благоприятное сочетание профессиональных качеств в одном человеке поистине уникально.

Ульяна Лопаткина активно гастролирует. Она принимает участие в проектах Мариинского театра по России, Европе, США, Японии. Знаменитая прима–балерина имеет огромное количество международных премий, званий и наград. Она удостоена титула «Божественная» с присвоением звания «Лучшая балерина», премий «Золотая маска», «Триумф», «Бенуа де ля Данс», и это далеко не полный список...

Ульяна Лопаткина, имеющая много поклонников в разных странах мира и, безусловно, в Беларуси, любезно согласилась ответить на несколько вопросов автора статьи.

— Ульяна Вячеславовна, скажите, пожалуйста, в чем главные особенности такого вида искусства, как балет?

— Балет — рассказ о жизни, о любви, о красоте языком танца и голосом музыки.

— Почему балет считается искусством для избранных?

— Особенность нашего времени заключается в том, что все вокруг слишком быстро меняется. Человек привык к смене впечатлений, ему трудно долго удерживать внимание. Телевидение, интернет... Постоянное мелькание картинок напоминает калейдоскоп. Некогда подумать, сосредоточиться... Люди постоянно испытывают информационный шок, и искусство, популярное в XIX и XX веках, воспринимается не всеми.

— Это хорошо или плохо?

— Это реальность. Действительность, с которой приходится считаться... Но для того, чтобы понять язык балета, необходим совсем иной уровень восприятия.

— Посоветуйте, что нужно делать?

— Надо учиться спокойствию, размышлению, чаще ходить на балетные спектакли, на концерты классической музыки.

— С этим трудно спорить. Но, к счастью, даже в наше суетное время немало людей обожают классический балет. Мне хорошо известно, что у вас всегда аншлаги! Скажите, как вам удается так легко двигаться по сцене? Подозреваю, что за всей этой красотой движений стоит невероятный труд...

— Артистам балета приходится много работать, это правда.

— А давно ли вы начали серьезно заниматься?

— С пяти лет. Мы вообще начинаем серьезно трудиться очень рано. Вначале приходится учиться самодисциплине, умению ради дела в чем–то себе отказывать... Потом это входит в привычку. Всю жизнь мы идем к профессии...


— В одном из интервью на вопрос «Какое самое яркое впечатление и переживание последнего времени?» вы ответили: «Моя премьера в спектакле «Кармен–сюита» на музыку Родиона Щедрина и «Девушка и смерть» Франца Шуберта в исполнении Юрия Башмета и его оркестра». И сейчас на фестивале Юрия Башмета вы исполняете балет «Кармен–сюита».

— Жду этого события с нетерпением. Надеюсь, зрители разделят мою радость от встречи с этим великим произведением в исполнении такого выдающегося музыканта, как Юрий Башмет.


— Вам прекрасно удаются роли идеальных женщин, являющих собой «образы чистой красоты». А как же Кармен? Ведь она — героиня вздорная, капризная, то есть персонаж скорее отрицательный...

— Меня в искусстве привлекают необычные ситуации, характеры. Кармен — это личность противоречивая, но она обладает большой притягательной силой. С точки зрения сценического воплощения характер сложный, но этим он и интересен.

— Какие партнеры будут танцевать с вами в этом спектакле?

— Как всегда, замечательные и очень талантливые. Это солисты балета Мариинского театра Иван Козлов, Евгений Иванченко и Александр Климов.

— Желаем вам удачи на сцене и в жизни! Будем с нетерпением ждать спектакля!

Ирина МОРИХ, музыковед.
Дата публикации: 03.10.2009

 Отправлено: 21.10.09 18:12. Заголовок: источник Евгений Ни..

источник

Евгений Никитин: «Оперному театру необходим ренессанс»
Когда из густого полумрака ложи бенуара смотришь на Летучего Голландца, Сенту, графа Тамино, Томского или Кундри, наслаждаясь мощным пением и роскошным и сочным звуком оркестра Мариинского, иногда ловишь себя на интересной мысли: каково же соотношение артиста, нашего современника, который в данное мгновение погружен в созданный больше столетия назад художественный образ, его внутреннего мира — с вселенной Моцарта, Вагнера или Чайковского?
Евгений Никитин, сегодня это можно смело сказать, — один из тех, ради кого люди приходят в Мариинский. Ныне лауреат многочисленных конкурсов, еще в середине девяностых во время обучения на четвертом курсе Санкт-Петербургской консерватории он был приглашен в труппу Мариинского театра, и с тех пор активно выступает, принимая участие в самых значительных постановках театра. Также Никитин является приглашенным солистом «Метрополитен-Опера».
Сегодня у нас есть возможность познакомиться с Евгением Никитиным поближе.


Русскую музыку нужно свинговать
— Евгений, вы сейчас находитесь в зените славы, на ее вершине, или, правильнее сказать, на подъеме на очередную вершину. А какая музыка нравится именно вам, и приходиться ли петь то, что не нравится?
— Музыку, которая мне не нравится, приходится петь постоянно. Если хочешь занять какую-то нишу, приходится петь все или почти все, что дают. Сам по себе я отдаю предпочтение немецкой музыке. Бах, Бетховен, Моцарт, музыка немецкого романтизма: Вагнер, Брамс, Шуберт, Шуман, Вебер. Она мне близка по духу, и я всегда с удовольствием ее исполняю.
— А какая музыка вам не нравится?
— Не нравятся итальянские «шарманщики», белькантисты. Это ужасно скучно. Они писали для конкретных голосов — тот случай, когда приходишь слушать не композитора, а певца. Музыка вся одинаковая, что Беллини, что Доницетти, — из пустого в порожнее. Сюжеты — детский сад, текстовки слабые. Попсовенький изи-листенинг. Людям нравится, но лично мне не интересно, и я стараюсь не соглашаться на эту работу. Очень редко, для гигиены голоса.
— Как вы относитесь к русской опере?
— «Хованщина» и «Борис Годунов» — мощная музыка. Мусоргский у нас главный. К Чайковскому же всегда относился холодно и как слушатель, и как исполнитель. Он писал очень неудобно, и исполнение Чайковского сопряжено с огромными профессиональными трудностями. Не люблю его петь, хотя скоро поеду в Opera Bastille петь Томского. Надо. Чайковский Чайковским, а бизнес бизнесом. В конце концов, петь русскую музыку — мое прямое дело. Курьез — но это первый контракт на русскую оперу за всю мою карьеру.
— Понимаю: на Западе, наверное, все хотят, чтобы Чайковского пел русский?
— Слушать иностранцев в русской музыке трудно, потому что произношение в большинстве случаев отвратительное и мало кто действительно чувствует, о чем он поет. Даже если ты знаешь подстрочный перевод, даже если ты владеешь языком, все равно тебе никогда не вложить сто процентов понимания в чужую поэзию. Носитель языка всегда сделает лучше. Я сколько ни был в разных театрах мира, где звезды поют Татьян — все это по вершкам. Превосходно озвучивается партия, даже произношение почти чистое, что, кстати, и отличает всех великих. Но все равно чего-то не хватает, и это что-то — пресловутая русская душа. Она же играет злую шутку с русским певцом, поющим Моцарта или Верди, где действуют совсем другие законы, где эмоции должны уступать место холодному расчету, четкому ритму, соблюдению абсолютно всех редакторских пометок и авторских нюансов.
Русскую же музыку все это на корню убивает — ее нужно свинговать, иначе она мертва. Западные певцы этого делать не умеют. Но свою музыку, конечно, поют на десять порядков лучше нас.

Вагнер и стриптизерша
— За что вы любите Вагнера? Вопрос актуальный, потому что Валерий Гергиев, а вместе с ним и вы — настоящие пропагандисты его творчества…
— Маэстро хочет поставить его всего, но пока остановился на «Кольце». Вагнер — целый мир, вселенная. Многие русские композиторы откровенно заимствовали у него целые куски, причем нагло, никого и ничего не стесняясь. Вагнер — настоящий новатор, своим творчеством разработавший и предвосхитивший многие современные течения в музыке — вплоть до нью-эйдж и эмбиент. В его музыке есть все от начала и до конца. На нем закончился настоящий мелодизм, после этого музыка пошла в сторону распада на составляющие, впрочем, как и живопись. Импрессионизм, кубизм, авангард и т. д. На вершину можно взойти, но все дороги с нее ведут вниз. После Вагнера петь обычную оперную музыку вроде того же Беллини вообще неинтересно. Тебе просто тесно в трех аккордах.
— Каково место оперы в современном мире? В июле я пришел на «Валькирию» в Мариинский театр и увидел битком набитый зал — людей, которые явно далеки от Вагнера. Ведь чтобы понять тетралогию, надо многое прочесть, изучить. А им вместо Вагнера показали каких-то людей в холщовых рубахах на фоне бесформенной абстрактной фигуры, смысл которой объяснить так никто и не смог.
— Предназначение у оперного театра не меняется на протяжении не одной сотни лет — это искусство для образованной элиты. Я хочу верить, что эпоха экспериментов и всех этих сумасшедших постановок подходит к логическому завершению. Сегодняшний оперный театр зарулил в тупик, ему как глоток свежего воздуха необходим ренессанс. В том числе и потому, что у театра стало меньше денег, а традиционная постановка — это шикарные костюмы и декорации. И чтобы выйти из положения, театры начинают изворачиваться: поставили стул на сцену, все вышли в трусах — и дело в шляпе. Этот минимализм идет оттого, что театры лучше заплатят деньги певцам, чем угрохают их на постановку. Логично. Мариинский театр тоже иногда идет по этому пути. Хотя у нас много традиционных спектаклей, появляются и нетрадиционные работы, ориентированные на западного зрителя, ибо мы постоянно гастролируем за рубежом. Тут другие приоритеты, вплоть до простоты и легкости декораций при перевозке.
Но главная проблема сегодняшнего театра не в этом: режиссура тянет на себя одеяло. А люди, вместо того чтобы сидеть, расслабляться и слушать музыку, вынуждены ломать голову: а что тебе хотели этим сказать? По-моему, новаторство давно закончилось и начались тупые извращения. Есть еще такие «мастера», для которых главное скандал, чем хуже, тем лучше. Я недавно пел «Голландца» в Лейпциге. Это была очень скандальная постановка, которую освистали и остановили. Директор театра был вынужден извиниться перед публикой. Но у них, видимо, с режиссером был контракт на определенное количество спектаклей и отменить их было бы дороже, чем доиграть. И я допевал четыре вечера при пустом зале.
Спектакль был ни о чем. Стоят кубы в виде домов-многоэтажек, и по крышам этого спального района, по этим кубам люди ходят, ежесекундно рискуя поломать себе ноги. Сзади экран, на котором идут собачьи бои с морем кровищи. Одеты все были как босяки, а с последним аккордом Сента стреляла себе в рот из пистолета. В общем, в огороде бузина, а в Киеве дядька. Единственное светлое пятно — голая стриптизерша с беленькими крылышками за спиной, изображавшая ангела во время моей выходной арии. Не знаю, как публике, мне этот пассаж очень понравился, но и только. В общем, режиссеров много, а интересных постановок мало, и поэтому люди уходят со спектаклей.
— С «Валькирии» я просто ушел после первого действия.
— Вы не стали ломать себе голову — пошли слушать «Валькирию» дома. Это практически неподъемный по сложности материал. Наша тетралогия пока ставит больше вопросов, чем дает ответов. Чисто дизайнерский спектакль, в котором есть все, что пожелаете, кроме одного — собственно спектакля. «Валькирия» в течение десяти лет безуспешно переделывается разными людьми, часто не имеющими понятия о произведении, с которым имеют дело, про литературный первоисточник я и не заикаюсь даже. Перед Лондоном летом была девятая попытка — а воз и ныне там. Такие масштабные проекты должны ставить мастера уровня не ниже Кончаловского или Питера Штайна, тогда все встанет на место, в противном случае будем переделывать всю оставшуюся жизнь. Им, конечно, надо платить, но за эти годы перестановок денег вбухано на круг вдвое больше.

Певца сделала армия
— Вы с детства хотели стать певцом?
— Я родился в музыкальной семье. Мой отец был дирижером: он окончил питерскую Капеллу, а потом по распределению уехал в Мурманск. Стал одним из основателей Мурманского музыкального училища. Однако к музыкальной карьере меня никто не готовил. А когда я окончил восемь классов, отец вдруг сказал: поступай ко мне на кафедру. Мужских голосов там был дефицит: пятьдесят девчонок и четыре парня. Поэтому мальчиков брали без начальной подготовки, даже не играющих на пианино, лишь бы был хоть какой-то голос. Это и определило дальнейшую судьбу. Потом пришло время оканчивать училище, и тут возник призрак армии. У меня был выбор: либо идти служить, либо учиться дальше. Так я отправился в Петербург, отец поехал со мной и замолвил слово. Если бы не он, я бы не поступил — можете считать, что я попал в ЛОЛГК по блату. Был очень сильный поток, я был далеко не самым подающим надежды, пожалуй даже самым слабеньким. Меня взяли на музыкальную комедию последним номером, и то только потому, что отец похлопотал, честь ему и хвала, царствие небесное. Я стал учиться, причем учиться надо было хорошо, потому что в армию совершенно не хотелось. Я принципиально не чувствовал себя должным государству, в котором ветераны Великой Отечественной войны собирают пустые бутылки и просят на хлеб. И вот я принципиально отучился, принципиально поступил в аспирантуру, принципиально женился и даже обзавелся ребенком. На четвертом курсе я уже работал в Мариинском.
— Евгений, как вы считаете, существует ли достойная внимания современная опера? Как вы относитесь к скандальным «Детям Розенталя»?
— Современная опера меня мало интересует — с годами становлюсь твердолобым консерватором. Что касается «Детей Розенталя», мне вообще нравится Сорокин как писатель, я его безмерно уважаю. Это последний русский классик. Мало кто понимает, что он большой писатель. «Дети Розенталя» — это опера о либретто, а не о музыке. Может быть, лучше даже было сделать не оперу, а драматический спектакль.
— То есть вы полагаете, что в области современной оперы кризис жанра налицо?
— Кризис жанра налицо не только во всех направлениях серьезной музыки, но даже в рок-музыке, которую уничтожила индустрия, про оперу я вообще молчу. Она все еще жива только благодаря классическим ее образцам.
— Я тоже так считаю, и меня, честно говоря, это не смущает: был когда-то греческий театр — Эсхил, Софокл, Еврипид. Потом прошло больше тысячи лет, прежде чем появился Шекспир. Раз никто не в состоянии создать что-то соразмерное Вагнеру и Моцарту, давайте играть и петь то, что есть.

Беседовал Вячеслав КОЧНОВ

 Отправлено: 26.10.09 21:23. Заголовок: источник Мария Алек..

источник

Мария Александрова: «Мое самое большое разочарование – реконструкция Большого театра»

Марина Берулава

Если кто-то поинтересуется, есть ли в России интеллектуальная балерина, я отвечу – прима Большого театра Мария Александрова. Кто-то спросит об эмоциональной балерине – это снова будет она. Любимица Плисецкой и скупой на похвалу балетной критики, Александрова только что премирована государством – на днях балерина получила звание народной артистки. Более чем шестьдесят станцованных в Большом театре партий - не шутка, когда тебе еще не так много лет.

Чувствуя рубеж, Александрова устраивает 27 октября гала-вечер в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко. В плотном графике Большого театра, переживающем сейчас затянувшуюся на годы реконструкцию, не нашлось места для гала- вечера ведущей примы-балерины. Уж очень молода и своенравна.

Чиновники не в состоянии понять, что означает пятилетняя пауза для танцовщицы, век балерины короток, чиновничий долог. Как вы относитесь к тому, что реконструкция театра проходит так долго?

Самое мое большое разочарование – реконструкция Большого театра. Я артистка, у которой был этот театр, а теперь этого театра нет. Все, что происходит сейчас с реконструкцией, невероятно разочаровывает. Всем миром закопали, всем миром сломали нам судьбу. Объяснить это невозможно никому. Никто этого не понимает, кроме артистов, которые выходили на эту сцену и на ней танцевали. Были надежды, что вот-вот его откроют – мы великая страна, и Большой - первый театр этой страны… Но теперь посещают мысли о том, что в этой стране меня по большому счету держал только театр.

Большой - это моя судьба. И ее у меня отняли. Ждать я не имею права. Мой век балерины не тянется так долго, как карьера чиновника. Говорить я могу всю жизнь, но мое тело не может говорить вечно. Не хочу больше слышать обещаний. Я обманутая женщина, которая в очередной раз не хочет слышать ни про какие обещания. Я реально понимаю, что судьбы сломаны, но я не их тех, кто сдается и принимает это как факт.

Сломанная судьба – это смена одного масштаба на другой. Это может понять только космонавт, который был в космосе, вернулся на землю и понимает разницу. Это может понять невероятно влюбленный человек – как измерить охватившую его огромную любовь. Как объяснить субстанцию души? Все знают, что она есть, но она необъяснима никак. Все наши разговоры об этом выглядят как капризы звездных мальчиков и девочек.

Да, у нас есть место работы. Мы танцуем те же партии, те же названия спектаклей на Новой сцене. Только приезжая в Парижскую оперу, начинаешь ловить этих ангелов, которых ты ловил здесь.

Вы танцевали Фею смелости в «Лебедином озере». Выступайте как Фея смелости, обращайтесь к государству.

Зачем? Что от этого изменится?

Это позиция крепостной балерины или вы на самом деле считаете что ничего? Почему вы не хотите совершить общественный демарш?

Этой проблемой должно заниматься государство. Но оно занимается реконструкцией в свойственном ему темпе и свойственной ему манере. Также есть люди, которые назвались депутатами. А теперь вопрос: довольны ли мы теми, кто полез в депутатский кузов? Повторю, наша трагедия не вся измеряется в цифрах. У меня и многих других остались все партии, которые мы танцевали на Основной сцене, плюс премьеры. А тонкая материя уходит, уходит и не возвращается вообще. До тонкости сейчас мало кому есть дело.

Почему гала прима-балерины Большого театра проходит в другом театре?

Это наш личный с Дмитрием Гудановым проект. Зная, что у Большого плотный график, мы вообще не вели переговоры об организации гала в нём.

Сейчас у меня Рубикон. Рубеж. Чувствую, что времена меняются, меняется мир. Гала-вечер подводит промежуточные итоги моего существования в профессии. Сделано очень много и очень разного, поэтому в моем «отчете» будет и классический танец, и танец на каблуках, и современная хореография. Каждый номер сделан честно и открыто.

Получение звания народной артистки связано с тем, что вы за 12 лет станцевали более чем 60-ти партий, с хорошим отношением к вам руководства или чем-то еще?

Скорее, это подарок вселенной, который сложился из моей работы и хорошего отношения к ней театра и еще чего-то неуловимого. Хотелось бы верить, что вселенная меня слышит.

С какими просьбами вы к ней обращаетесь?

Ни с какими, я просто существую с ней в гармонии (улыбается).

Вам стелют теперь красную дорожку к сцене?

Увы, нет. В Большом не стелют красную дорожку никому, если ты сам об этом не кричишь. А я из тех, кто не кричит.

Ваша фамилия во всех списках идет одной из первых. Это формирует характер?

Да, конечно. Я всегда готова. Никогда не говорю «нет». Говорю «сейчас посмотрим». Но в школе, на физике мое первое место в классном журнале было сущей мукой. Всегда стояла и краснела.

Главный комплимент вашим выступлениям звучит на YouTube как She can jump! (Она может прыгать!). Вы тоже считаете, что высокий прыжок, превосходная элевация – это самое важное?

Боже упаси. Я занимаюсь искусством. Техника важна, особенно сегодня, когда она заметно шагнула вперед. Мы обязаны выполнять все элементы технической программы. Но я не делаю на это ставку. Например, Галина Сергеевна Уланова не обладала ни высоким прыжком, ни сильной техникой, однако остается легендой балета.

Я могла бы, конечно, стать спортсменкой в искусстве, сделать на этом быструю, легкую и яркую карьеру. Но вряд ли мне удалось стать той Машей Александровой, которую любят и ценят как человека и как профессионала. Вряд ли бы критики при всей их нелюбви ко мне вручили мне корону самой интеллектуальной балерины. С критикой у нас негласное правило - они не мешают мне, я не мешаю им. Я не играю с критиками. Не дружу с ними для пиара, что бывает в балетной среде. Вообще не знаю, как это делается и как мир устроен.

Зато вы умеете прыгать, и, может быть, ходить для заземления?

Тут вы угадали - только и делаю что хожу. На машине не езжу. В машине укачивает. Но вовремя все равно могу не прийти. Могу не рассчитать дорогу, заблудиться, выбрать более долгий путь. Но я люблю ходить, потому что во время прогулки много думаю. Больше замечаешь красоту города, в который приезжаешь. В театре очень этому удивляются, говорят, ноги надо беречь. Но это меня не останавливает.

Вы чувствуете себя наследницей эмоционального танца Плисецкой, как о том толкуют? Задушевность, эмоциональность и задор при блеске исполнительского мастерства для вас принципиальны?

Проще привязать явленную индивидуальность к тому, что уже есть, чтобы доступнее ее объяснить. Да, я эмоциональная балерина. Думаю, что Майя Михайловна и Родион Константинович не относились бы ко мне так трогательно и тепло, если бы я хоть чуточку на Плисецкую была похожа на Плисецкую на сцене. Не хочется спекулировать их отношением, но, общаясь с ними, я точно это понимаю. Как понимаю и то, что все, что сделано к сегодняшнему дню, сделано на моем характере.

Английский режиссер Деклан Донеллан, ставивший в Большом «Ромео и Джульетту», где ваша Джульетта была незабываема, пишет в своей книжке «Актер и мишень»: «Там, где нет движения, все мертво. Как и все в мире, пространство находится в движении». Вы сейчас ищете ту область пространства, где подходящий вам темпоритм движения?

Я переросла то место, в котором нахожусь. Это пространство мной заполнено полностью, и я ищу выходы в другое.

Создано много ролей. Но нет образов, которые меня раскрыли. Была небольшая попытка в «Ромео…», в «Светлом ручье», в «Пламени Парижа», в «Треуголке» и «Корсаре». Это все балеты, где мое «я» все-таки мерцает…

Что касается моего личного мнения, я бы хотела, чтобы в театре ставили такие балетмейстеры как Пина Бауш, Мэтью Боурн, шли спектакли Ноймайера.

Наша труппа способна воплотить блестящие спектакли – в Большом прекрасная балетная труппа, одна из лучших в мире. Почему нет Прельжокажа в Большом театре, нет Макмиллана, Саши Вальц? Вы хотите сделать шухер – зовите Сашу Вальц. Если рискуете – рискуйте на десятку, а не на два с половиной.

Любой человек на сцене должен быть интересен как личность. Как вы себя формируете, чтобы быть интересной?

Весь опыт жизни я приношу на сцену. Стараюсь быть честной с людьми, стараюсь их слышать. Не боюсь признать того, что я чего-то не знаю. Честность и включенность – простые слова, но поди, соответствуй, услышь человека напротив.

На вашем сайте контент выложен не только на русском и английском, но и на японском...

Есть японцы, которым важно мое творчество и они трепетно к нему относятся. Их мало, но они в тельняшках. Мои японские поклонники - люди корпораций и много перемещаются по миру. Они смотрят меня в Москве, по всему миру и их нужно информировать о моих новостях.

Почему сегодняшнему дню не нужен самоанализ, взгляд на себя через современную хореографию? Вам самой хочется воплотить яркий образ современности?

Конечно, хочется. Осознание современности, происходящее через современную хореографию, следует признать неудачным. После одноактных балетов эпохи Ратманского не осталось ни одного яркого современного образа, вписавшегося в скрижали Большого театра. Мы очень много шевелились, нам поставили огромное количество современных одноактовок, но прошло 4 года и не осталось ни одного образа в истории. Значит, эти 4 года прошли зря? Почему? Время подчищает. Даже выходя замуж, мы живем втроем – муж, жена и время.

Современная хореография часто несет ясный общественно-политический посыл. Западных хореографов хлебом не корми – дай высказать общественный протест. Наши спортсменки охотно занимаются политикой. Наши балетные - тише мыши.

Человеку балета необязательно знать новости экономики, чтобы создать яркий современный образ на сцене. «Я тоже хожу по магазинам», - говорили в «Служебном романе». Сегодняшний день и так в меня входит – я узнаю о событии раньше, чем хочу что-то узнать. И я не верю, что наши спортсменки занимаются политикой потому, что их это действительно волнует.

Как вы себе объясняете тот груз ответственности, который лежит на вас, ведь на вас большая часть репертуара? Как гармонизируете эту ответственность?

Нагрузки и ответственность для меня гармоничны. Я мало работаю! И мне не тяжело. Я не приучена ждать простой и легкой жизни.

Вы верите, что танец - инструмент преобразования мира?

Абсолютно. Причем именно когда уже не хватает слов. И поэтому я хочу, чтобы русские балетные гордились собой, тем, что они умеют и могут. Артисты балета - сложные, странные, болезненные, неадекватные. Тем сильнее люблю их.

Я готова к тому, что годами создаю свою историю и никогда не буду знать заранее, останется ли она в вечности. Баха никто не знал в течение 200 лет. Такое отношение времени к твоей истории не отменяет отличной работы.

Беседовала
Екатерина Васенина

26.10.2009

источник

Взлет по расписанию
Самая непредсказуемая прима Большого Мария Александрова сегодня дает гала-концерт
Анна Галайда

"Российская газета" - Федеральный выпуск №5027 (203) от 27 октября 2009 г.

В конце 1990-х Москва ответила на вызов утонченных петербургских балерин рождением победоносной и безоглядно артистичной Марии Александровой.

Ее появление стало наглядным доказательством жизнеспособности Большого театра: смелые полеты через всю сцену, чеканные величественные позы, повышенный накал эмоций вызывали в памяти Лепешинскую и Плисецкую - эталон московского балетного стиля. Несмотря на это, Александрова долго оставалась незаконной кометой среди титулованных коллег. Но за последний год она стала народной артисткой России, дебютировала как приглашенная звезда в парижской Опере, а 27 октября вместе с партнером по Большому Дмитрием Гудановым станет героиней бенефиса "Шедевры" в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Накануне бенефиса с ней встретился наш корреспондент.

Российская газета: Совсем недавно вы говорили, что ни один концерт и ни одно па-де-де не могут для вас сравниться с целым спектаклем. Что должно было случиться, чтобы вы изменили свое мнение?

Мария Александрова: Просто появилось предложение Дмитрия Гуданова сделать вечер вместе, а я не привыкла подводить своих парт неров. И еще подумала, это неправильно - говорить, что мне что-то в жизни неинтересно, если даже не пробовала. Просто я ненавижу гала-концерты, ненавижу выходить в па-де-де - слишком похоже на конкурс. В этом нет горения. Искусства.

РГ: Ваш дуэт с образцовым классическим принцем Гудановым выглядит парадоксально и очень гармонично.

Александрова: Наши с Димой профессиональные истории идут параллельно, иногда необъяснимо пересекаясь. Случались общие вехи, совпадения: "Русский Гамлет", "Дочь фараона", "Треуголка", мы одновременно стали премьерами Большого театра. И это отражает программа концерта, которая включает фрагменты из этих балетов. Мы с Димой всегда умели слышать друг друга.

РГ: Обычно бенефис воспринимают как подведение некоторых итогов.

Александрова: Да, жизнь прожита невероятно интересно. Чего только стоила одна "Треуголка", в которой я танцую на каблуках! Или "Ромео и Джульетта" в авангардном варианте Доннеллана-Поклитару. Сделано так много, что проблемы с поиском репертуара для вечера никакой не было. Гораздо больше нас волновал другой вопрос: хотелось чего-то нового. Поэтому, начав с па-де-де на музыку Обера, мы закончим вечер, который будет выдержан в едином стиле, классическом, на контрасте. Специально для этого мероприятия хореограф Сергей Землянский делает для нас номер. Он абсолютно современный - и лексически, и визуально. Мы не знаем до сих пор, дотянем эту ноту или не дотянем, я понимаю, что кого-то он дико разочарует. Но главное - не стоять на месте.

РГ: Кому принадлежит идея этой постановки?

Александрова: Мы с Димой можем себе позволить быть разными, и, составляя программу, мы хотели, чтобы каждый образ в ней был неповторимым. Но если все классические номера у нас светлые, то в финале решили рассказать такую историю, которая очень похожа на сегодняшний день. У нас это частная история двоих людей, которые потихонечку, по капельке растеряли свое огромное счастье.

РГ: А в жизни вы стремитесь удержать близких людей или отпускаете их с легкостью?

Александрова: Я предпочитаю, чтобы человек оставался собой. Я не хочу ловить человека на чем-то или завязывать его на что-то. Всегда говорю: "Ты всегда свободен. У тебя есть право выбора".

РГ: Вы сами ощущаете эту свободу?

Александрова: К свободе все приходят по-разному. Главное - к ней стремиться. Но, когда ты мечтаешь о таких сильных ощущениях, надо четко представлять, зачем она тебе. Потому что многие ведь создают только иллюзию свободы, привязывая себя к чему-то, покупают свободу. С такими вещами шутки плохи. Я в принципе свободу имею - я занимаюсь любимым делом. Мне нужны только репетиционный зал, педагог, концертмейстер. И сцена. Хотя, конечно, сейчас это не тот театр, в который я пришла. Эпоха закончилась закрытием старой сцены. И это трагедия. Можно спорить с нами, артистами, но нас никто не поймет, потому что на ту сцену не выходил. Нас поймет только космонавт, который знает, что такое черное пространство Вселенной. Так и мы: на той сцене мы жили в масштабах Вселенной, а сейчас - просто на планете Земля. Таких ангелов, как обитали там, я ловлю теперь только на сцене парижской Оперы. Больше этого нигде нет - ни в Covent Garden, ни где-то еще.

РГ: Чего, вероятно, не ждали от себя даже вы сами. Что или кто заставлял вас браться за эту работу?

Александрова: Самый непростой период был с "Ромео и Джульеттой". У меня было два мучительных дня, когда я сорок восемь часов сидела и думала о том, нужно это или не нужно. И решила рискнуть. Это был осознанный выбор риска. Спектакль расколол как зрительскую часть, так и артистическую. Были люди, которые остались в диком восторге, и те, кто оказался в шоке. Многие до сих пор бредят им, хотя хореографически это далеко не шедевральная вещь. Но он невероятно искренне сделан.

РГ: Как после этого выходить на сцену в классической пачке?

Александрова: Абсолютно веря в то, что происходит. Абсолютно.

РГ: Неужели можно поверить в декоративные страдания Раймонды?

Александрова: Конфликт внеш ний - декоративный, да, но внутренний конфликт у Раймонды колоссальный. Она переживает переход от девочки к женщине, от неискушенности и когда появляется человек, который ее вожделеет. В финале же надо передать ее имперское величие - она готова взвалить на себя власть, и это непростые душевные переживания. Есть каноны классического спектакля. И этим канонам - и души, и "грамматики" - нужно соответствовать, иначе балет теряет смысл. При этом ты не имеешь права прятать свою индивидуальность. Но и не имеешь права ставить ее поперек спектакля, необработанной вываливать на зрителя. Нужно усмирить себя и выйти грамотной, воспитанной, интеллектуальной, духовной. Если при этом можешь вложить в классический спектакль еще и свое, значит, балерина.

 Отправлено: 26.10.09 21:27. Заголовок: источник Божественн..

источник

Божественная грация

24.10.09. 14:07

Россиянам, и новгородцам в частности, читающим в основном светскую хронику глянцевых журналов и статьи с громкими заголовками в «жёлтых» газетах, имя Ульяны Лопаткиной, к сожалению, известно мало: она нечастый гость тусовок и многочисленных показных мероприятий. Но признание у зрителей и критики прима Мариинского театра получила уже давно.
Благодаря своему труду.

Ульяна Лопаткина — обладательница множества премий за достижения в области искусства. Это и звания заслуженной и народной артистки России, премии «Золотая маска», «Божественная», «Бенуа де ля данс» и другие.
О балерине отзываются часто и восторженно. Лучшие сцены мира бьются за то, чтобы именно на их подмостках станцевала Ульяна Лопаткина. То, что прима дала концерт в Великом Новгороде, — поистине уникальный и бесценный подарок.
В город на Волхове балерина прибыла в составе целого десанта артистов балета: в афише гала-концерта Ульяны Лопаткиной помимо её номеров значились ещё выступления премьера Большого театра Дмитрия Гуданова и танцовщиков Мариинки.
В ДК «Акрон», где должен был проходить концерт, артисты балеты приехали за пять часов (!) до начала выступления: перед выступлением у танцовщиков ещё значились класс (занятие у станка и растяжка) и репетиция на сцене. Однако в весёлой компании с чемоданами на колесиках, вошедшей в холл культурного центра, признать звёзд балетной сцены можно было с трудом. Единственное, чем они дружно отличались от окружающих, — это легкой, слегка пружинящей походкой и безупречной осанкой.
После сорокаминутной тренировки танцоры занялись каждый своим делом: кто-то распаковывал вещи, другие пили кофе, третьи смотрели сцену, на которой вечером им предстояло крутить фуэте, другие задержались в балетном классе. Разминаясь у станка, одна из танцовщиц Мариинского театра с удивлением смотрела на пол и то и дело поправляла пуанты:
— У нас во всех репетиционных залах театра положено специальное покрытие, — смущённо заметила девушка. — Тут же обычный кухонный линолеум — давно не приходилось на нём танцевать. Он же очень скользкий. Как здесь репетируют?!
Заметив, что ДК — это всё-таки не профессиональный концертный зал мирового уровня, корреспонденты «НВ» прошли на сцену, где полным ходом шла подготовка: налаживали звук, свет, артисты «пробовали» сцену. Подмостки, кстати, организаторы проекта выбирали долго и придирчиво: изначально планировалось, что концерт артистов балета пройдёт в областной филармонии, но эта сцена оказалась слишком маленькой для танцовщиков: они просто-напросто могли «вылететь» в зал при исполнении своих пируэтов и прыжков. Сценические подмостки театра драмы показались организаторам неровными, да и в связи с постоянным креплением на ней декораций и многочисленных проводов, проходящих поблизости, сцена театра драмы могла стать просто небезопасной для танцовщиков. Так что выбор остановили на сцене культурного центра «Акрон». Правда, поверх «родного» сценического покрытия здесь был положен специальный балетный линолеум, который организаторы привезли с собой.
Одной из первых на сцене появилась «сама Ульяна Вячеславовна», как представил корреспондентам балерину её агент. Хрупкая девушка с большими красивыми глазами и искренней улыбкой на лице в буквальном смысле летящей походкой вышла из-за кулис. Она оказалась очень приятной, интеллектуальной собеседницей, без пафоса и высокомерия, так свойственного многим российским знаменитостям.
Балерина охотно поделилась впечатлениями о новгородском зале, творческими планами и взглядами на жизнь:
— Новгородская сцена мне очень понравилась. Но вот город, к сожалению, удалось посмотреть только из окон автобуса. Мы все приехали накануне вечером: кто с репетиции, кто со спектакля, поэтому сразу в гостиницу, а утром сюда. Но дух старины чувствуется везде. Ощущение, что вот она — Родина, корни, предки. Классическая осень. Всё в пастельных тонах. Сейчас особое состояние природы, когда осень становится особенной в ощущениях: пасмурное небо, опавшие листья — в этом есть своя красота...
— А как вы относитесь к гастролям в целом? Может быть, лучше, когда зритель едет к артисту, чтобы последнему не покидать родную сцену, где известна и знакома каждая половица?
— Гастроли обязательно нужны — это возможность освежить ощущения. Смена обстановки — как смена декораций в спектакле.
— У вас подрастает дочка. Хотели бы вы, чтобы она пошла по вашим стопам, став балериной?
— Зная балетное искусство изнутри, могу точно сказать: от человека здесь не всё зависит, есть много факторов, которые влияют на судьбу артиста балета помимо его трудолюбия и способностей. Эта профессия достаточно жестокая, и её нужно очень любить, иметь к ней не только физическую предрасположенность, но и внутреннюю. Мою карьеру продолжать не надо ни в коем случае. Я придерживаюсь той точки зрения, что человек должен искать свой путь, а родители должны создавать по возможности обстоятельства, в которых ребёнок сможет максимально раскрыться.
— Балерины очень рано выходят на пенсию, вы ещё не задумывались об этом?
— Как человек, который в этой профессии с самого начала, скажу вам честно — я выпью эту чашу до дна. Но вот где дно — это вопрос личного ощущения, обстоятельств, которые складываются в судьбе балерины, тех моментов, когда ты ощущаешь, что вот оно это то самое мгновение — нужно уходить. Но я буду искать возможности существовать в этой профессии максимально долго.
— Как часто вам, признанной балерине, приходится репетировать? Говоря иначе, можете ли вы «отлынуть» от репетиции или класса?
— Артист балета — профессия, связанная с тренировкой тела, поэтому нужно заниматься и тренироваться каждый день. Сейчас все мысли только о концерте. Извините, — сказала балерина, спустя несколько минут общения, и удалилась в репетиционный класс.
На самом деле вопросов к известной балерине было намного больше. Но Ульяна Лопаткина, в отличие от многих своих коллег по сцене, отличается особой интеллигентностью, что ли. Поэтому на вопросы балерина отвечала очень тактично, не вдаваясь в подробности и обходя «острые углы». Не случайно слова «интеллектуальная и очень трудолюбивая» — одни из наиболее частых характеристик, встречающихся в прессе об Ульяне Лопаткиной.
Специалисты отмечают, что балерину Лопаткину от многих коллег по цеху помимо гибких рук и прекрасного шага отличает ещё и высокий рост в метр семьдесят пять сантиметров. Признаться честно, корреспондентам «НВ», беседующим с балериной, так не показалось. Стройная, красивая — да, но не великан. Грация, гибкость, невероятная пластичность видны невооруженным взглядом.
— Ну не такие уж они и худенькие, — возразила нам костюмер Мариинского театра, приехавшая вместе с артистами, разглаживая платья невероятно маленьких, на наш взгляд, размеров. — 40—42 — самые ходовые размеры. Другое дело, что они ведь постоянно худеют, так что платья ушиваем регулярно. Вот мужчины действительно есть очень крупные. Но на сцене такое противопоставление смотрится весьма эффектно.
…Зал был полон. В программе гала-концерта помимо таких классических номеров, как миниатюра «Умирающий лебедь» из балета «Лебединое озеро», па-де-де из «Щелкунчика», числились и шедевры современной хореографии.
— Гала-концерт артистов балета — это особый спектакль. Он не прост для танцовщиков и зрителей тем, что это не полнометражный спектакль с историей, это фрагменты. Поэтому танцовщику труднее обычного настроиться на три минуты исполнения какой-то одной партии, где ты должен от начала и до конца рассказать все, что можешь и должен. Для зрителя постоянная смена настроения, музыки — тоже своего рода эмоциональное испытание. При отсутствии живописных декораций в гала-концерте чистый танец, пластика и личности актёров с их обаянием и профессионализмом воспринимаются острее и внимательнее. Но, надеюсь, все номера концерта зрителю понравятся, — сказала Ульяна Лопаткина перед концертом.
Надо думать, людей, профессионально разбирающихся в балете, в зрительном зале было немного, поэтому все номера танцоров новгородские зрители воспринимали восторженно. Правда, последний номер гала-концерта вызвал небольшое смятение в зале: Ульяна Лопаткина вышла на сцену с явным опозданием, не попадала в музыку да ещё и столкнулась со своим партнёром. Впрочем, эти и другие «ляпы», как оказалось, были вполне запланированы — в «Гранд Па-де-де» общепризнанная прима Ульяна Лопаткина играла полную свою противоположность. Что ж, за актёрское мастерство балерине можно поставить пять с плюсом.

Надежда ВЫЛЕГЖАНИНА
Владимир БОГДАНОВ (фото

 Отправлено: 27.10.09 20:57. Заголовок: источник Выпуск № ..

источник

Выпуск № 202 от 27.10.2009

Прекрасная Ульяна
делает прекрасным все вокруг себя

Ирина СМИРНОВА

Еще недавно парадное в доме № 77 по Садовой улице, где уже много лет живет прима-балерина Мариинского театра Ульяна Лопаткина, было таким же, как везде.
И вдруг словно по мановению волшебной палочки все изменилось. Вернувшись с гастролей в Японии, где она выступала в течение месяца, Ульяна вошла в свой подъезд и... была, по ее собственным словам, шокирована. Она словно попала во дворец. Стены парадного, лестница, окна, двери не просто сияли чистотой, они были полностью преображены и украшены в духе старинных питерских гостиных.

Ульяна Лопаткина с нагрудным знаком «За заботу о красоте города», которым она награждена решением правительства города за активную жизненную позицию, за участие в благоустройстве дома, в котором живет.– Я потеряла дар речи. Я вернулась в совершенно иную атмосферу. А мне было сказано: «Балерина прославленного Мариинского театра не должна входить в грязное обшарпанное некрасивое парадное со следами современной «культуры» на стенах».

– Кто же это вам сказал?

– Владимир Григорьевич Корнев, мой муж и отец моей дочери Маши. Он архитектор и художник, сам делал эскизы для изображений в парадном по сюжетам известных картин.

Это был подарок. Конечно, Владимир Корнев имел финансовую возможность оплатить какие-то работы в парадном, я ведь процесс не застала и не знаю, что кто делал, но меня порадовала сама идея преобразить подъезд. Это хорошая мысль, простая и оригинальная в то же время. Когда твой дом начинается с подъезда...

– Если театр начинается с вешалки, то дом с подъезда, все логично.

– Дом вообще-то начинается со двора... (народная артистка России скромно умалчивает, что она сама озеленила свой двор, устроила там газон).

– Где в Петербурге любите гулять? Какие самые заветные места?

– Конечно, гулять мне приходится редко, самая длительная прогулка по Адмиралтейскому району – это дорога от дома в театр, но я сознательно всегда ее выбираю, потому что дорога настолько красива, она настраивает меня на нужный лад. Никольский собор и сад возле собора, конечно, радует больше всего на пути к театру, потому что во все времена года он так живописен! Пятнадцать минут пешком вдоль канала – это немало. Даже когда ты бежишь и смертельно опаздываешь на репетицию, но при этом вдыхаешь влажный воздух, краем глаза видишь эту изумительную картину... И если зимой в Никольском саду тихо идет снег, то это просто пролог к балетному спектаклю «Щелкунчик» с музыкой Петра Ильича, и это единое целое, и это связано с детством, с ощущением Нового года, Рождества...

– Как ваши соседи относятся к тому, что произошло в подъезде? – возвращаю балерину к суровой действительности.

Так выглядит теперь подъезд дома № 77 по Садовой улице.– По-разному. Я слышала реплики от соседей, которые говорили: «Похоже, нужно переселиться из квартиры в подъезд». Но есть и такие, кто игнорирует чужой труд, и это печальная сторона вопроса. Некоторые из жильцов, слава богу, я не видела кто, бросают на пол окурки, остатки пищи. Революция 1917 года сделала свое дело. Тут и раздражение, и зависть – мол, у богатых свои причуды, и бравада, и непонимание.

– Ульяна, как вы думаете, люди искусства вообще-то должны заниматься общественной деятельностью?

– Если хватает сил, и если есть в этом потребность, и если кто-то умеет два дела делать хорошо, то можно – не в ущерб профессии. Только это сложно. Балет требует репетиций, он забирает ум, душу, время. А если хватает мудрости так составить режим дня, что ты можешь еще помочь кому-то, я думаю, что стоит этим заниматься, насколько в твоих силах.

– А у вас есть такие идеи?

– Идеи есть. Но для осуществления проектов нужно не только время, но и финансовая поддержка, а значит, нужны единомышленники, союзники. Я пока не хотела бы об этом говорить. Когда будет что-то реальное, тогда и расскажу... А то это похоже на разговоры о том, как было бы хорошо, если бы в Петербурге была итальянская погода. Не хочу пустых слов.

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

 Отправлено: 18.11.09 21:25. Заголовок: источник http://exp..

источник


Фото: Виктор Полонцев

Прославленный премьер Мариинки Игорь Зеленский ещё танцует, но телом и душой уже предан другому делу. В Новосибирске он создаёт альтернативу двум главным балетным труппам страны, о чём рассказал «Эксперту ЮГ» во время дней Петербурга в Ростовской области

Премьерствовавший на всех главных балетных пло-щадках мира, Игорь Зеленский появился на ростовской сцене весьма ненадолго — в па-де-де из балета «Корсар». Зритель только и успел, что оценить мощную лепку обнажённого торса танцовщика да его артистическую лёгкость в стремительных жете по кругу. И хотя остановить мгновенье хотелось необоримо, более интригующим для «Эксперта ЮГ» оказалось новое амплуа Зеленского — художественного руководителя Новосибирского государственного академического театра оперы и балета. Ибо, как напомнил в интервью сам танцовщик, век танцора короток. Режиссёрская же и педагогическая работа могут стать будущим не только Зеленского, но и возглавленной им в 2006 году новосибирской балетной труппы, в то время как его сценическая слава вот-вот останется блестящим, но всё же прошлым.

15–16 сентября Ростовский музтеатр принимал актёров оперы и балета Мариинского театра. Дни культуры Петербурга в Ростовской области сделали доступным в прямом смысле (благодаря феноменально дешёвым билетам) искусство если не самых ярких звёзд питерской сцены, то как минимум приятного их созвездья. В балете, конечно, Зеленский — вне комментариев, но зрелыми мастерами можно сегодня считать и выступивших Юрия Смекалова, Викторию Терёшкину, Дарью Павленко. Репертуар балетного гала-концерта иллюстрировал идею, принципиально невозможную в Мариинке советской эпохи: здесь ставят всё. И «большие спектакли» имперского Петербурга, и монументальные — советского драмбалета, и одноактные вещи европейских и американских модернистов.

Ещё больший размах представляет собой репертуар Игоря Зеленского, отправлявшегося вживаться в чужую хореографию на её историческую родину. Именно потому за два года афиша новосибирского балета пополнилась дюжиной не виданных здесь ранее постановок, включая любимого Зеленским Баланчина, а также Бежара, Макмиллана и др. При этом нет пренебрежения и советской классикой — например, грандиозным «Спартаком» Юрия Григоровича.

Вокруг деятельности Зеленского-худрука пока много неясного. Критика ещё не поняла, ругать этого гражданина мира за репертуарную эклектику или холить. Он же полон энергии работать на периферии балетного мира. Возможно, два десятилетия творческих миграций избавили его от главной болезни отечественных звёзд сцены — столичного снобизма. Он задался очевидным вопросом: почему в стране, занимающей одну шестую часть суши, должно быть всего два главных театра?
Топ-менеджер от станка

— Ваша артистическая карьера практически сразу началась с зарубежных подмостков, при этом вы не оставили российскую балетную сцену. Как сложился такой выбор? Ведь тогда уезжали раз и навсегда…

— В 1980–1990−е годы в Мариинском театре и речи не шло о том, чтобы танцевать что-то, кроме классики. А хотелось пробовать себя в разном. Наш век, век артиста балета, краток, отмерено всего 20 лет, ждать нельзя.

— 20 лет отмерено на что — на самораскрытие?

— Нет, на удовольствие! От сцены получаешь высшее удовольствие. А «раскрыться» можно и в ночном клубе. Не мне хотелось раскрыться — так надо. Так должно быть в жизни танцора. И приходилось искать: того же Баланчина танцевать в Нью-Йорке, того же Макмиллана — в Лондоне, Бежара и Ноймайера — в Европе. Я занимался профессиональным развитием сам, колеся по миру.

Это сейчас новому поколению можно никуда не уезжать: и репертуар расширен, и финансовые условия другие. В Мариинке, наряду с академическим Петипа, есть постановки Баланчина, Форсайта, Пети, Роббинса, театр включился в интернациональный художественный процесс. То же самое я пытаюсь сейчас делать в своей труппе в Новосибирске.

— Какая школа у местных танцоров, с каким профессиональным уровнем вы столкнулись?

— В Новосибирске есть довольно сильное хореографическое училище. А ещё у них лучший на сегодняшний день театр в России. Я имею в виду материальную сторону, которая задаёт масштаб любому культурному проекту. Новосибирский театр занимает первое место в Европе по объёму площади. Сейчас там проведён капитальный ремонт. Техническое оборудование — высококлассное, прекрасные залы, на сцене — специальное напольное покрытие для балета, которое может позволить себе отнюдь не каждая серьёзная мировая площадка.

— Как новосибирские артисты восприняли ваш приход — новшества в репертуаре, режиссуре, подборе кадров? С какой реакцией вы столкнулись?

— За два года работы я уже набрал 70 процентов молодых танцоров. Это болезненный период для труппы. Но есть биологический предел работоспособности в балете: невозможно в 40 лет осилить всю необходимую нагрузку. Этим летом я набрал ещё 18 мальчиков, ездил на выпускные экзамены в самые сильные училища — в Пермь, Москву, Петербург, Киев. Отсматривал и выбирал.

— По каким критериям вы подбираете артистов? Ведь они ещё не успели себя проявить на сцене.

— Есть академические параметры тела, профессиональные стандарты. Но, кроме этого, я очень люблю трудолюбивых, и сразу видишь, чего человек достиг уже в 15 лет. Или не достиг. Задача же у меня не из простых — убедить мальчиков из столиц, где под боком такие гиганты, как Большой, Мариинский, куда попасть каждый за честь считает, где, наконец, всё у них хорошо, мама и папа рядом, переехать в Сибирь! В чужой город, в непривычные условия… Тяжело. Иногда родители вместе с ребёнком переезжают. Но очень важный аргумент — то, что два главных театра страны не безразмерны, мест всем не хватит, а талантов у нас много. И дело тут даже не в Новосибирске. Я, конечно, не Баланчин и не Ноймайер. Но народ всё-таки едет туда, где есть лидер, которому поверили.

— Каков ваш стиль руководства в труппе, чему «верят» ваши артисты?

— Часто если человек вдруг, невесть откуда попадает в руководители, то крышу сносит: чувствуешь себя маленьким царьком. Но я по-прежнему стою со своими танцовщиками за станком, потею вместе с ними, когда урок даю. Это более демократичный тип отношений. Балетным очень нужна жёсткая дисциплина — я демонстрирую её своим примером, на равных. Им 22 года, мне — 40, и такой пример самодисциплины лучше любой иерархии. Хочу, чтобы мой коллектив из сотни танцоров меня судил по поступкам. Можно, конечно, надеть костюм и галстук и изображать из себя директора. Но когда ты реально, снизу, как в лаборатории, поднимаешь работу, — это другой уровень.
Видение сибирской розы

— Что в западной хореографии оказалось для вас в своё время новым?

— Это всё равно, что сейчас в двух словах сказать, чем отличается Ростов от Москвы. Мне повезло с педагогами: первым учителем был легендарный Чабукиани, танцовщик и балетмейстер, в Мариинке — Константин Сергеев, танцевавший с Галиной Улановой и другими гениальными балеринами.

В Америке для меня рубежом стала школа Баланчина. Джордж Баланчин был гений, он собрал в своём New York City Ballet лучших педагогов, развивал своё направление. Я хотел это пропустить мимо внимания, молод ещё был. А Рудольф Нуреев, когда мы общались в Берлине, где я заключил свой первый западный контракт, сказал: надо ехать в Нью-Йорк. В общем, благословил меня. И я оказался в New York City Ballet. Там я увидел, как работает легендарный педагог, датчанин Стенли Уильямс, которого когда-то привёз Баланчин. Это изменило все мои представления о том, как надо танцевать.

— Ещё в начале 1920−х годов Михаил Фокин говорил, что в Америке нет балета. Что изменил за 20–30 лет Баланчин — русский эмигрант первой волны с грузинскими корнями?

— Особенность стиля Баланчина в том, что двигаются в его балетах быстрее, легче. Для него, с его чрезвычайной музыкальностью, главным было научить танцоров двигаться в «музыку», а не музыку подстраивать под танцора, под его физиологию — где ускорить, где замедлить. Артист должен научиться слышать. Сама фактура современной музыки, которую любил Баланчин, — тот же Стравинский — требовала от танцовщиков более тонкого слуха, более абстрактного, не сюжетного мышления, она предъявляла более сложные требования в ритме, темпе, экспрессии. А сейчас это уже классика XX века.

— Русскую классику в Новосибирском театре ставите по Петипа?

— Вся русская балетная классика XIX века — это Мариус Петипа. Этот обрусевший француз дал огромный толчок всему русскому балету, который потом во всём мире был принят благодаря дягилевским гастролям, стал известен как ballet russe. Но, разумеется, Петипа воссоздаётся и реконструируется сегодня в бесконечном количестве редакций. За свою жизнь я, например, перетанцевал на разных сценах мира 15 или 17 версий «Лебединого озера». В советском балете было принято ставить этот балет с оптимистическим финалом, «жизнеутверждающая» идеология требовала этого, хотя у Чайковского финал — трагический. Свою постановочную версию я делаю трагической.

— Как вы строите репертуарную политику в труппе?

— У нас в работе, конечно, все основные классические балеты. Классику переодеваем: один из лучших европейских художников по костюмам Луиза Спинателли готовит наш спектакль «Лебединое озеро» к февральской премьере в La Scala. И постепенно я внедряю тот опыт, что собрал по миру за эти годы. У меня уже пять постановок балетов Баланчина. Пригласил талантливого парня Эдварда Льянга, который ставит балеты по всему миру, в прошлом году получил международную премию как лучший балетный постановщик. Он — автор трёх постановок в нашем театре.

— Под своими спектаклями вы подписываетесь как автор постановки?

— Нет. Я лишь вношу нюансы. Необходимые мне нюансы, соответствующие моему видению и опыту. Но мне не нужны амбиции. Амбиции — это когда из грязи в князи. А я за свою сценическую жизнь получил столько наслаждения, понял, что ничто не может мне дать больше, чем сцена, что статус постановщика, руководителя труппы воспринимается мною скорее как большая работа — я хочу создать в Сибири международный центр балета. И для этого потребуется сотрудничество с балетмейстерами, художниками, артистами, работающими на лучших сценах мира.

 Отправлено: 25.11.09 13:42. Заголовок: источник Василий Ге..

источник

Василий Герелло: Если б я не был певцом, стал бы батюшкой или известным шеф-поваром!

25 ноября 2009

Народный артист России, солист Мариинского театра встретился с нашим корреспондентом Антониной Ростовской так, будто она его старая знакомая: сразу начал шутить и петь.

Отвечал на вопросы весело, быстро, не задумываясь, будто зная их заранее. Может быть, конечно, эта простота и юмор только для интервью, но стоит сходить на концерт певца — и все становится понятно: он такой и на сцене. Талантливый, жизнерадостный и добрый. Желающие могут проверить это 27 ноября в Белом зале Политехнического университета на концерте «Звезды мировой оперной сцены».

Выходишь на сцену — а там все в масках!

— Итак, Василий, чем сейчас живете? Какие планы, какие концерты?

— Живу я музыкой, своей семьей. Слава тебе господи, у меня прекрасная семья. Живу полноценной жизнью! Живу тем, что вижу друзей.

— Даже для друзей есть свободное время?

— Только у фанатиков нет свободного времени. И потом, семь минут — это уже свободное время! А больше его будет там, на том свете, где мы и будем размышлять над тем, как прожили эту жизнь.

— А работа?

— Сейчас такие концерты, что выходишь на сцену — а там все в масках! Как будто попадаешь в больную зону, и так везде! Это катастрофа! Всех напугали гриппом... Так и в Германии, и в Англии.

Гламур испортил мужчин

— Может быть, вы получаете удовольствие, потому что вам нравится завоевывать публику, которая вас еще совсем не знает?

— А мне ничего не надо завоевывать, я иду своим путем. Мы же не на войне! Это же искусство, все по-доброму, и музыка от Господа Бога.

— Кажется, что все вам дается легко...

— Так должно казаться! Мужчина не должен плакаться в жилетку. Он должен быть мужчиной. К сожалению, гламур испортил мужчин: наглаженные, напомаженные... Мужчина должен быть хозяином в доме (говорит сурово), отцом и мужем. Все-таки я с Западной Украины, и там именно такие устои.

— Вы строгий отец?

— Я очень добрый и демократичный, но мой сын понимал меня с первой секунды.

Я — профессиональный психолог

— Закончите фразу: «Я не только профессиональный певец, но еще и профессиональный...»

— Психолог! Певец на сцене должен лечить заболевшие души! Я зал лечу, а он — меня. Так и живем на этом прекрасном свете...

— Вас не только обожают слушать, на вас любят смотреть. Петербургские журналы периодически включают вас в десятку самых красивых людей города. Что для вас является действительно красивым?

— Поступки. Никого не обманывать, особенно себя. Я человек православный и должен жить по законам Божьим. У меня есть замечательный духовник отец Виктор, настоятель церкви на Смоленском кладбище. Еще есть отец Богдан — не только мой духовник, но и мой друг. С такими друзьями я не могу испортиться, они не дадут мне! Моим родителям, моей жене и моему сыну тоже не должно быть стыдно за меня. Надо идти по жизни легко, но правильно.

— Считается, что музыканты, особенно вокалисты, очень обидчивы. Как вы справляетесь с обидами?

— (Удивленно.) Меня никто не обижает! Нельзя меня обидеть! Зачем? За что? Если же кто-то намеренно решит насолить мне, то ему же потом будет плохо! Значит, этот человек еще чего-то в себе не воспитал. Ну ничего, у него пройдет. У всех проходит.

Но, кстати, я не думаю, что вокалист больше обижается, чем пианист или виолончелист. У нас у всех течет красная кровь, правда... (философствует) разной группы. Мы — люди, и нас создали, чтобы мы помогали друг другу, уважали и любили друг друга. Жизнь очень коротка (поет): «Мои года — мое богатство». Так что вокалист обижается не больше, чем конькобежец или футболист, когда тот не забивает голы.

— Болели в этот раз за наших?

— Я всегда болею за наших! Но я не переживаю за них! Знаю, что они — молодые и все равно получат свою зарплату. Я больше переживаю за детдомовских детей, за больных и за тех, кому нечего кушать.

Я занимаюсь педагогикой в семье

— Вы так любите говорить, как надо поступать и как не надо, но до сих не занимаетесь педагогикой. Почему?

— Я занимаюсь педагогикой в семье! У меня вырос замечательный сын. Но учить вокалистов в Консерватории или в колледже — это большая ответственность. К тому же я пока пою очень много. Я же не могу то и дело улетать на гастроли и оставлять своих учеников. Педагог — великая профессия, за ней стоят судьбы людей... Я пока еще не готов вершить судьбы. Мне самому еще есть чему поучиться.

— У вас все время хорошее настроение?

— Не дождетесь! Не испортите (улыбается, корреспондент виновато смеется)! Я люблю журналистов! Это замечательная профессия.

— Не устаете от нас, от публики, от внимания?

— Нет, не устаю. Я люблю всех. Чем всех больше — тем лучше. Я недавно побывал в Североморске, давал концерт на нашей базе Северного флота. Я с таким удовольствием спел там концерт! Я видел настоящих мужчин, которые охраняют нас. 11 декабря и 25 февраля надеюсь снова полететь туда. Там будет очень холодно, там будут скалы, подводники, флагман «Петр Великий», авианосец, юбилей корабля «Адмирал Харламов»! Я мог бы отменить «Ковент-Гарден», чтобы выступить в Североморске.

У меня мечта еще — проехать с концертами по всей России...

Грядет 65 лет Победы, и я сделаю два благотворительных концерта для ветеранов: в БКЗ и на площади Искусств. 8 мая мы выступим с оркестром и хором! Некоторые артисты любят за такие концерты деньги брать, а я буду петь без цента.

Поделись, если у тебя больше

— Вас можно похвалить...

— Не надо. Так должно быть. Всех денег не заработаешь. Я всегда думаю о ветеранах с благодарностью. За то, что мы до сих пор живем на этом свете, — им низкий поклон. Если есть возможность, нужно заниматься благотворительностью, если нет возможности — надо заниматься благотворительностью для себя, прийти к богу. Если ты иудей — иди к раввину, если мусульманин — к муфтию, если православный — к отцам.

Мне кажется, если бы я не был певцом, я бы стал батюшкой в храме или... известным шеф-поваром! Я готовлю как лучший повар на свете! Готовлю только в удовольствие и на любую компанию: украинскую кухню, итальянскую. Причем я очень быстро готовлю!

— Что любит жена в вашем кулинарном исполнении?

— Она сама замечательная хозяйка, тоже с Западной Украины, а там умеют готовить: вкусно, смачно! Но ей нравятся мои восточные блюда. А мой борщ! Такого не ел ни украинец, ни русский!

— Какой же секретный ингредиент?

— Надо не жалеть мяса!

— Характер вам помогает в профессии или мешает?

— Помогает. Я думаю, что он — от воспитания родителей, которые для меня — всё. Когда характер плохой — это распущенность! «Учитесь властвовать собой!» Надо воспитывать себя, собрать себя в кулак, читать хорошие книги. Поделись, если у тебя больше.
Будешь добрее — и увидишь, что все хорошо.

Фото Натальи ЧАЙКИ

 Отправлено: 31.12.09 09:59. Заголовок: http://gov.karelia.r..

http://gov.karelia.ru/Karelia/2003/90.html

В августе прошлого года солисты легендарного Мариинского театра Екатерина Кондаурова, Ислом Баймурадов и Максим Зюзин впервые выступили с артистами балета Музыкального театра Республики Карелия в <Лебедином озере>. Тогда в невероятно трудных условиях, без основной сцены, главному балетмейстеру театра удалось не только поставить свою оригинальную версию знаменитого балета П. Чайковского, но и пригласить на фестиваль в Савонлинну (Финляндия) трех солистов Мариинки. Публика, посетившая тогда спектакль, помнит, какой это был триумф.
График артистов плотный: всего за три часа до отправления петрозаводского поезда Екатерина сошла с трапа самолета, доставившего ее из Барселоны, где проходили гастроли Мариинского театра, в Петербург. Максим смог приехать к нам только в день спектакля. Времени для совместных репетиций было очень мало, а на интервью и вовсе не оставалось. Но мне по старой дружбе удалось поговорить с ребятами во время короткого перерыва между актами на репетиции.
- Прошло почти полтора года с тех пор, как вы познакомились с Петрозаводском. Что значительное произошло в вашей творческой жизни за это время?
ИCЛОМ: - Мы, как обычно, очень много работаем в своем театре. Бывает сложно, а значит, интересно. У нас сменилось руководство балета. Это всегда проходит болезненно. Но мы справились. Очень сожалеем, что не смогли участвовать в проекте Кирилла Симонова <Ромео и Джульетта>. Подозреваю, что это настоящий, современный и качественный спектакль. А сейчас мы порадовались за вашу труппу: отремонтированное здание, у каждого своя гримерка. Так много новых молодых артистов! Кирилл молодец. Чувствуется, что он окружил себя единомышленниками.
МАКСИМ: - Я за <отчетный период> стал вторым солистом, корифеем (корифеем в театре называют артиста, который знает не только текущий репертуар, но и большинство классических и легендарных спектаклей, шедших на сцене ранее. - Прим. автора), во многом, кстати, благодаря Кириллу Симонову. Именно он увидел во мне данные солиста и дал шанс показать себя не только в Карелии и Финляндии, но и в моем родном театре в спектакле <Стеклянное сердце>. Теперь я много танцую. Надеюсь еще не раз пересечься с Кириллом. Жаль, что в этот приезд нам не удалось встретиться...
- Да. Он сейчас в Литве, ставит с Михаилом Шемякиным <Коппелию> Делиба. Катя, а у тебя за это время что произошло хорошего?
ЕКАТЕРИНА: - Самое главное - это, наверное, то, что я стала танцевать много сольных партий, стала первой солисткой Мариинского театра. Это оказалось возможным в том числе и благодаря карельскому <Лебединому озеру>, исполненному в Савонлинне. Получается, что все мы - Ислом, Максим и я - благодарны Кириллу. Он ставил на нас <Стеклянное сердце> в Петербурге, дал возможность выступать в <Лебедином...> здесь и в Финляндии. И сегодняшнее выступление для меня тоже очень важно, не говоря о том, что с каждым спектаклем я оттачиваю, что называется, мастерство и хочу показать местным театралам, чего смогла добиться в роли Одетты - Одиллии за этот сезон. Тот спектакль, что я танцую дома, разумеется, совсем другой (за исключением <белых> актов). И это очень интересно - исполнять одну и ту же роль в разных постановках, со своими нюансами и задачами.
- А что ты делала в Барселоне?
ЕКАТЕРИНА: - Мы танцевали балеты Фокина в Валенсии. За пультом стоял сам маэстро (В. Гергиев. -Прим. автора).
- Судя по репетиции наш дирижер тебя устраивает. А как Валерий Гергиев?
ЕКАТЕРИНА: - От него исходит такая энергетика, что волей неволей заряжаешься и танцуешь, кажется, как-то по-другому. А ваш оркестр меня очень порадовал, честно. И дирижер такой внимательный...
На мой вопрос, как Максиму показалась обновленная сцена нашего театра, он сказал, что ответит мне обязательно, но после спектакля. И не потому, что нет времени. Понимание, насколько удобна сценическая площадка, приходит после того, как ты на ней выступил.
Спектакль прошел с оглушительным успехом. И потом за кулисами мы услышали много лестных слов от наших гостей из Петербурга о нашем театре, удобной сцене, о труппе и об оркестре.
Надеемся, что нам посчастливится встретиться с солистами Мариинки еще не раз.

Беседовал Николай АЛЕКСЕЕВ, помощник директора Музыкального театра РК по балету

 Отправлено: 31.12.09 10:07. Заголовок: источник Бирюков Се..

источник

Бирюков Сергей
№ 246, 30 Декабря 2009г.

Неизвестное интервью великой Улановой. 8 января ей исполнилось бы 100 лет

В сентябре 1996 года, собирая материал о Шостаковиче, я позвонил Галине Сергеевне: не поделится ли она воспоминаниями о своем великом земляке-петербуржце? Уланова взяла трубку (к тому моменту умерла жившая с ней долгие годы ее помощница и подруга Татьяна Агафонова) и неожиданно сказала: «Приходите!»

Дом советской артистической элиты на Котельнической набережной выглядел совсем не элитно: едва держащаяся на петлях входная дверь, неохраняемый подъезд. Шестой этаж, на звонок открыла сама Галина Сергеевна в домашних спортивных брюках.

Уланова, словно желая выговориться за годы молчания, рассказывала о своем детстве и юности, о том, как с отцом ходила в походы, плавала на байдарке. Водила по просторному жилищу почти без мебели с удивительно маленькой и неуютной кухней, жаловалась, что не успевает убрать пыль с пола и горок, где хранилась антикварная фарфоровая посуда. Подводила к окну гостиной, выходящему на красивейшее место Москвы у самого Кремля, печалилась, что, наверное, никогда уже не увидит свой любимый Питер: «Разве это река? Вот Нева — река!»

Попросила большую часть нашего разговора не записывать и разрешила включить диктофон, только когда речь зашла непосредственно о Шостаковиче. Тогда показалось, что разговор не задался и самое интересное оказалось незаписанным, но спустя 13 лет эта пленка стала бесценным документом великой жизни.

— Когда вы впервые встретили Шостаковича?

— В балетной школе, уже почти перед выпускными. Но сперва я познакомилась с его старшей сестрой Марией Дмитриевной, она была пианисткой и преподавала у нас фортепиано. В школе была такая традиция: женщин, которые в общежитии всегда жили на нижнем этаже, обучали игре на фортепиано, а мужчин (они жили на верхнем) — на скрипке. Я думаю, это шло с того далекого времени, когда училась моя мама, Легат и целый ряд других танцовщиков. Рояля тогда в классе не было, а темп, нужный для движения, давали на скрипке, причем играя не смычком, а пальцем — тын-тын-тын. И, наверное, юноши, кончающие школу, потом становились не только актерами, но и учителями, и им надо было уметь обращаться со скрипкой. А женщины, видимо, меньше шли в педагоги.

— Подружились с Марией Дмитриевной?

— Да, потом у нас возникли сравнительно близкие отношения, я ее называла тетя Маруся, она меня приглашала в их дом. Я там бывала, когда Шостакович писал для нас первый свой балет «Золотой век», Лопухов ставил (неточность: Федор Лопухов ставил второй и третий балеты Шостаковича «Болт» и «Светлый ручей». — «Труд-7»). В этом балете был целый акт спортивный: изображали футбол, теннис, плавание на лодках, и вот это как раз было мое. У меня в партнерах были четверо мужчин, я одна, все в купальных костюмах.

Делали акробатические трюки со мной, бог знает что вытворяли. Одной танцовщице до меня уже голову разбили, я шла, слава богу, вторым составом. Все мы были молодые — Вахтанг Чабукиани, Константин Сергеев, кто-то еще. Делали со мной такое движение: держали меня два человека тут, другие два вот тут, я как бы лежала.

И Якобсон, который эти номера ставил, решил, что должен такой маятник получиться: пока эти держат меня внизу, другие меня ногами вверх поднимают и вытягивают, я получаюсь такая стрелка, потом стрелкой падаю в противоположную сторону, а те туда быстро бегут и меня подхватывают со спины. Вот такие спортивные вещи мы делали, а потом этот самый спорт переносился и в содержание других спектаклей. И, помню, после этого балета мы пришли к Шостаковичу домой, там его милейшая мама, я ее очень хорошо знала, и тетя Маруся. Потом уже дочка Галя появилась, мне говорили, что Шостакович ее в мою честь назвал.

— А что он в балетной школе вел как педагог?

— В выпускном классе теорию музыки. Что мы понимали в этой теории (смеется): И всегда мы смеялись. Это был первый урок, рано утром, где-то часов в девять, он прибегал, и всегда с зубным порошком на губах: не успевал с себя это стереть (смеется). Что-то такое быстро нам говорил, мы ничего не понимали, он почесывался вот так: «Ну, хорошо, вы вот это и вот это должны сделать» — и бежал куда-то дальше.

Потом в памяти осталось: у нас на углу Невского и Большой Морской стоял большой дом, там был кинематограф, не помню, как назывался, и Шостакович там играл музыку во время сеансов, чтобы заработать денег. И в этом же доме была вторая балетная школа, там преподавал такой Волынский, он еще писал такие серьезные книги, много книг, его очень трудно читать. Там и моя мама тоже преподавала.

Фильмы показывали, когда не было спектаклей и балетных занятий. И там Шостакович играл на пианино. Правда, вскоре его оттуда уволили, потому что он на ходу увлекался, начинал сочинять что-то свое, не глядя на действие, которое происходит на экране. Публика говорила: нам мешает этот пианист! Вот такие смешные эпизоды, может, не очень значительные, но сейчас мало кто помнит их.

Потом я уже жила в Москве, но родители оставались дома, папа — на пенсии, мама тоже уже закончила преподавать, я для них в Комарово дачу снимала. Это была такая общая дача для музыкантов, дом отдыха, и там мы снова оказывались рядом с Шостаковичами. В филармонии мы с Дмитрием Дмитриевичем много раз встречались. И когда он тоже переехал в Москву, виделись, но уже не так часто, не помню, чтобы я у него дома была. Он стал болеть, ноги у него ломались, люди говорили, потому что он пьет. Ничего подобного абсолютно, не пил он так, просто у него были очень некрепкие кости.

— В филармонию он вас приучил ходить?

— Нет, это дирижер Гаук, поскольку он был муж Гердт, известной танцовщицы, которая у нас преподавала. И мы перед уроком ходили в консерваторию на его репетиции, а потом уже на концерт — не все, пять-шесть человек, у кого получалось. Ведь многим не в чем было пойти и некогда. Ничего же не было ни на себя надеть, ни в себя вложить. А мы очень дружили с Танюшей Вечесловой, с ней поступали в школу. Она была очень хорошей артисткой — совершенно другого плана, чем я, драматического. Если я Мария, то она Зарема. Но всегда вместе ходили на концерты, спектакли. Я очень увлекалась, как вечер — меня дома нет. Мама: «Ты куда?» Я: «В театр!» Все же рядышком было: и филармония, и Александринка, то есть драма, и наш театр. Все оперы я переслушала, все балеты, которые не посмотрела в детстве, потому что мы детьми если и были заняты в спектакле, то знали какой-то один акт, а остальное — нет. И все равно этого было мало, теперь я это понимаю: мало что было откуда взять, потому что настоящих танцовщиков почти не осталось — они все уехали за границу.

— А как познакомились с Прокофьевым?

— Он приехал в Ленинград показать свою музыку балета «Ромео и Джульетта». В Москве ему отказали: говорят, на такую музыку спектакль нельзя ставить. В Ленинграде по-другому отнеслись, Лавровский согласился. Но он начал делать спектакль не на меня. У него жена была, балерина Чикваидзе, к сожалению, она два года тому назад умерла. И он стал пробовать на нее, не я была там первым составом. И первый спектакль должна была танцевать она. Не то чтобы я требовала: «Поставьте меня первой». Никогда у меня этого не было. Но во время репетиций на сцене как-то это изменили, и стала танцевать я.

Я Лавровскому говорила: «Леня, я понимаю эту новую музыку, где происходят драматические вещи, там мне интересно. А вот где лирические — мне мешает Чайковский, он у меня в голове сидит, а как станцевать адажио, как любовь выразить под музыку Прокофьева, я не понимаю». Он говорит: «Ты пой про себя Чайковского, а делай то, что на эту музыку надо». Я сказала: «Попробую». Мне в Прокофьеве не хватало мягкости какой то, к которой я привыкла в Чайковском. Но это же было впервые — музыка, которая совершенно уводила нас от Шопена, Чайковского.

А тут прошел спектакль «Гамлет» (Ленинградский театр-студия под руководством Сергея Радлова, музыка Прокофьева. — «Труд-7»), и я понемножку начала привыкать и к музыке. Спектакль очень непривычный, такого раньше не было. Я потом и самому Прокофьеву говорила: «Я не понимала вас в романтике, в любовной теме, но я не могла бы сейчас ничего сделать во второй части («Ромео и Джульетты». — «Труд-7»), в драматических вещах, на которые потом героиня пошла, если бы не было вашей музыки». В особенности весь последний акт, когда она вся совершенно дрожит неизвестно отчего и только в смерти ей выход. И такая здесь музыка, которая тебя заставляет быть в дрожи. Я все-таки более лирическая танцовщица. А благодаря Прокофьеву, оказывается, стала и драматической. Я сама стала другая.

— Да, это по фильму «Ромео и Джульетта» видно.

— Нет, ну фильм короткий, какие-то только отдельные кусочки. Когда Прокофьев первое время приходил к нам, он был мрачный, через очки свои так смотрел, что мы всегда побаивались, не так, как сегодня молодежь у нас перед старшими. Но, когда узнал, что наконец его музыку взяли, был очень доволен. Как ребенок радовался. И после спектакля говорит: «Идите ко мне все в «Асторию». Как сейчас помню, был прелестный зимний вечер, мы выходили из артистического подъезда, и такой, знаете, снег, именно ленинградский.

Тут, в Москве, я как-то не замечала этого, а там медленно-медленно спускались звездочки снега, и почти оттепель, тихо, без ветра, свет от фонаря: Я жила близко, на улице Гоголя. И мы все, кто на чем, на каком-то трамвае — не было же тогда машин, ничего этого мы не знали вообще — приезжали к нему, и там уже было весело, он веселый, мы веселые. Пьем за то то, за то-то. Я всегда была сдержанная, а тут почему-то мне сдуру пришло в голову, и я говорю: «Вы знаете, я никак не могла к вашей музыке привыкнуть, и, значит, у меня такое двустишие сложилось: «Нет повести печальнее на свете, чем музыка в балете» (Галина Сергеевна неточно процитировала собственную шутку, которая вошла в фольклор: «Нет повести печальнее на свете, чем музыка Прокофьева в балете». — «Труд-7»). Как они все расхохочутся! Глупость, конечно, я сделала. Но так это и осталось как моя шутка. Он сам тоже смеялся, но понял, что не сразу нам понимание его музыки далось.

Вскоре мы приехали в Москву с гастролями, и он тоже устроил небольшой вечер. Я не хотела туда идти — устала или что-то еще, не помню. Кто-то за мной приехал: Кажется, Николай Радлов, художник (их два брата было, другой — режиссер): мол, пойдемте! И там уже все — и художник Вильямс (автор декораций «Ромео и Джульетты». — «Труд-7»), и вся компания, кто участвовал в постановке. В Доме книги собрались. Нет, в Доме писателей. Там еще есть второй этаж у стенки (очевидно, антресоли Дубового зала. — «Труд 7»).

И Прокофьев опять веселый, довольный: «Господи, тут мою музыку никто не брал, а с вами спектакль имел успех». Как ребенок радовался, звал меня: «Ну пойдем еще раз, Галя, поклонимся». В радужном был настроении. Начали какую-то музыку танцевать. Вроде фокстрота или что-то такое, не знаю. Я говорю: «Я не умею!» Он: «Галя, пойдем!» Я: «Так вы мне наступите на все ноги!» Он: «Да нет!» Сделали 20 движений, я говорю: «Ой, вы уже одну ногу мне отдавили, ой, вторую!» Он говорит: «Ты неверно танцуешь, я танцую синкопы, а ты — музыку». Я говорю: «А я не умею немузыку танцевать» (смеется). Вот так мы смеялись, что он танцует синкопы, то есть между долями счета. Поэтому он на ноги мне и наступал.

И он говорит: «Все, вальс танцевать с вами не буду». Хохотали все. Вот такие отдельные случаи. Потом я его долго не видела, он уже разошелся с первой женой, женился на второй, они жили на даче на «наших горах» так называемых.

— Это Николина гора, где до сих пор многие артисты живут?

— Да, Николина, там я с ним встречалась. Потом случилось, что он умер в тот же день, когда умер Сталин. А квартира у него со второй женой была напротив Художественного театра. И мы даже не могли пройти к нему попрощаться, пошли только на следующий день. Ну, это я разбросанно вам все говорю, потому что не все помню (усмехается).

— Все-таки интересно, когда к вам пришло осознание и музыки Шостаковича?

— Вы знаете, мне, к сожалению, не пришлось танцевать ни одного его спектакля, кроме первого — «Золотого века». Поэтому мне трудно сказать. Он же писал в основном не для театра — симфонии.

— Но вы, наверное, участвовали как педагог-репетитор в восстановлении «Золотого века» Григоровичем в 80-е годы?

— Ну, может, что-то репетировала. Я сейчас не помню. Но он ставил уже совсем по-другому. А как танцовщица я с Шостаковичем больше не соприкасалась. Когда я в консерватории слушала его вещи — удивлялась, что-то на меня действовало внутренне, я чувствовала это нутром, но не своим искусством. Понимаете, вот человечески я в этом ощущала его самого, его манеру быстро говорить что-то. Он не похож ни на кого. И думал он тоже очень по-своему, видел не так, как другие.

Художнику дано видеть то, что другим сперва трудно понять. А потом, когда ты уже начинаешь понимать, то видишь, что именно вот только так и можно делать. У него были любимые инструменты в оркестре. Вот как мы любим людей определенного характера, так и он без этих инструментов не мог обойтись. Конечно, надо использовать весь оркестр, но эти инструменты он любил в особенности. Духовые. Скрипки — меньше. Душой всегда чувствовал, что тут должен сыграть вот такой-то инструмент, а не иной. Но это надо музыкантов спрашивать, они вам точнее скажут, а мне стыдно на эту тему говорить, я это не знаю так хорошо. Могут меня и не понять, сказать: все неверно!

— В Шостаковиче вам тоже недоставало лирического начала?

— Да, не хватало какой-то лирики, я ее не чувствовала в нем. Той лирики, к которой привыкла с раннего возраста, со старых спектаклей, которые смотрела, сама ими занималась, может, и малоинтересных, но привычных. Он своеобразно относился к жизни, к людям. А чем я старше становлюсь, тем я как-то больше понимаю.

— А то, что он ленинградец, не вызывало к нему и его музыке особого отношения?

— Ну, конечно, да, несомненно. Но я боюсь углубляться в эту тему. Вы извините, душой-то я это, может быть, понимаю, но высказать не могу. Серьезного или глубокого чего-то я не могу вам о нем рассказать. Нельзя, понимаете?
Наше досье

Галина Уланова родилась в Петербурге 8 января 1910 года.

Училась у собственной матери и Агриппины Вагановой.

С 1928-го — в Ленинградском театре оперы и балета (ныне — Мариинский).

В 1944–1960 годах — солистка Большого театра. Исполнение Улановой сцены сумасшествия в «Жизели» (1932) признано непревзойденным.

Впервые создала образы Марии в «Бахчисарайском фонтане» Б. Асафьева (1934), Джульетты в «Ромео и Джульетте» С. Прокофьева (1940).

До конца жизни (21 марта 1998 года) — балетмейстер-репетитор Большого театра.

Среди учеников — Максимова, Васильев, Тимофеева, Семеняка, Семизорова, Цискаридзе.

Народная артистка СССР, дважды Герой Социалистического Труда. Скульптура Улановой в Стокгольме (1984) — первый прижизненный памятник русскому человеку за границей.

 Отправлено: 01.02.10 23:46. Заголовок: Dancing Times Novemb..

Dancing Times November 2009

DANCER OF THE MONTH
Vladimir Shklyarov

> Вот это новость! Покоритель сердец летнего сезона Мариинского балета признался, чтобы вдохновиться для одной из своих ролей он смотрел мультики!
> Владимир Шкляров - это не только исполнитель с феноменальным прыжком и мягчайшим приземлением, это танцовщик, всегда наполненный истинным духом того пресонажа, что он показывает. Из беседы с ним стало очевидно, что все это идет из его исследований, изучений и даже путешествий.
> К счастью, просмотр мультиков был не для его интерпретации Ромео, которого он танцевал на открытии гастролей Мариинского театра в Ковент Гарден, и который вызвал такой шквал восторженных отзывов. Это было для другой его роли - деревенского неотесанного Ивана из Конька-Горбунка, премьера которого состоялась в СПб во время фестиваля Белые ночи. Владимир (или Володя) из-за болезни не смог станцевать премьеру, как это планировалось и был этим очень расстроен. "Как правило, я танцую принцев, и это был мой шанс показать себя в чем-то совершенно непохожем. Я решил полностью погрузиться в характер комического героя через чтение сказок, просмотр иллюстраций, старых советских детских фильмов и, конечно же, множества мультиков. Это все мне очень помогло, а дальше я мог выбрать то, что мне пригодится для моей интерпретации. Я завил волосы, чтобы сделать голову зрительно больше, как раз для подобной роли, и когда хореография была поставлена у меня появилась возможность сыграть так, как я это видел. Я стараюсь не читать отзывы о своих спектаклях, особенно на российских форумах, считая это бесполезным, но я был счастлив, когда после спектакля Родион Щедрин и Майя Плисецкая (которая танцевала в первой постановке) пришли за кулисы и сказали, что по их мнению, спектакль был очень хорошим." Что ж, просмотр тех муликов, похоже, выполнил свою задачу!
> Владимир родился в Ленинграде (сейчас СПб) в 1985 году в семье военного. "Мой прадед был генерал-лейтенантом, и практически все мужчины в моей семье имели какое-либо отношение к армии. Так что мой жизненный путь вполне мог быть связан с карьерой, например, военного инженера - как видите, ничего общего с танцем или балетом". Его мама в молодости очень хотела заниматься народными танцами, но по разным причинам это не сложилось. Однако, она привела соего сына в ансамбль народного танца Калинка. Это было одним из занятий Володи в свободное от школы время. "Представляете, в школе я занимался физикой и математикой - смеется он - конечно же, моим любимым предметом был спорт: я бегал быстрее других, был лучшим в игровых видах спорта, так что все мои друзья хотели меня видеть в своих командах"
> Владимир ходил в Калинку 6 лет , а потом, в 1995 году его мама решила, что с такой хорошей координацией ему следует попробовать поступить в Академию Вагановой. "Я абсолютно ничего не знал о балете. Однажды меня привели в Кировский театр на Сильфиду, но у меня так болел живот, что я просидел весь спектакль, сжимая голову руками. Я ничего не видел, и Джеймс не произвел на меня никакого впечатления, но интересно, что позже это была моя первая роль в театре."
> Владимир был достаточно стеснительным ребенком и не хотел идти в экзаменационный класс, но когда другой мальчик, опаздывая на экзамен, открыл дверь,мама втолкнула Володю в аудиторию, где в первый раз в жизни он увидел такое количество зеркал и станков, что позже стали так привычны в его жизни.
> "Я не понимаю, почему они меня приняли. У них совершенно определенные требования, мой вес, например, был больше, чем нужно, и я был уверен, что меня не допустят до просмотра. Но я прошел первый тур, потом второй, а третий мне уже самому захотелось пройти. И я прошел! Я не думал о будущем, не представлял, какая жизнь меня ожидает. У танцовщика тяжелая жизнь. Если бы я сейчас начинал заново, я точно бы выбрал себе другую жизнь, и уж точно не отправил бы своего ребенка в балетную школу. Это моя личная точка зрения, но я думаю, что жизнь танцовщика не только тяжела физически, но и психологически очень трудна. И не каждый выживет в этой страшной системе обучения, а позже в театральной рутине постоянных тренировок, репетиций, спектаклей изо дня в день. Мне повезло с людьми, которые меня окружали, помогали мне, поддерживали. Я бы, наверное, наделал ошибок, но я видел вокруг себя людей, которым я доверял, которые, я знал это, мне бы всегда помогли исправить мои ошибки. Мне очень повезло с педагогами, сначала в школе, а затем в театре. Я был 5 лет с Сергеем Бережным, сейчас мой педагог - Юрий Фатеев. Они стали мне очень близки, просто как члены семьи. Кроме того, что я сказал, в последнее время я стал просто фанатиком, что касается моей работы над ролями. Это случилось не сразу, я почувствовал, что танцую лучше и лучше. Конечно, мне пришлось хорошо над этим потрудиться."
> "Сейчас я хожу в музеи, читаю книги, смотрю фильмы, т.е. я больше сейчас интересуюсь художественной стороной жизни, хотя по-прежнему я люблю поиграть в биллиард, настольный теннис и даже иногда в футбол. Я чувствую, что я способный, у меня хорошее тело, хорошие возможности, и я хочу танцевать интересные партии".
> "Когда я только пришел в театр, я был артистом кордебалета. Я часто танцевал что-то типа па-де-труа в Лебедином озере, но я и часто сидел в мимансе. Я возразил против этого, когда однажды театр уезжал на гастроли. Я сказал, что если они планируют использовать меня таким образом, то я просто не поеду. Моя работа - я сказал - танцевать, а не сидеть. И в результате, на гастролях в Японии мне дали несколько хороших партий. Я официально стал первым солистом в 2007 году" (это его официальный статус согласно веб-сайту театра, хотя в гланцевой программке Ковент Гарден он был указан как премьер).
> Этот молодой человек с вихрами пышных волос и пронизывающими голубыми глазами выигрыл несколько призов - последним была Золотая Медаль на балетном конкурсе в Москве прошлым летом, хотя это было совсем не просто.
> "Я приехал в Москву рано утром со всеми своими костюмами на 6 или 7 вариаций и меня никто не встретил. Потом я ждал 3 часа, чтобы получить свой номер в гостинице - такая плохая организация" - ворчит он.
> Когда пришло время танцевать Ромео, Владимир провел много исследований и даже съездил в Верону, чтобы ощутить дух этого города. "Было так удивительно увидеть такие же узкие колонны на балконе, очень похожие на наши декорации, но балкон был так высоко, что я не мог себе представить как Ромео смог туда забраться."
> Он много раз смотрел фильм Франко Дзеффирелли и был поражен как здорово был показан характер Ромео. "Я попытался сделать сцену дуэли так, как это было в фильме. Ведь ясно, что Ромео на самом деле не хочет мстить за смерть Меркуцио. Ромео - мечтатель, не воин, он не убивает каждый день как Тибальд. Должен быть убит Ромео хотя бы из-за недостаточного умения драться,но судьба решает распорядиться по-другому. Так что я попытался сделать дуэль как настоящую импровизацию - некоторые говорят, что это выглядит как на репетиции.
> Я считаю, что гораздо лучше получать информацию из различных источников, чем слепо копировать идеи других исполнителей. Так я делаю свой вклад в уже имеющуюся постановку, и надеюсь, что привношу в нее что-то новое".
> У Владимира нет постоянной партнерши, но, как он говорит, выступление с разными балеринами дает фантастический опыт.
> "Это физически тяжело, ведь ты каждый раз все должен проходить заново, но это очень много тебе дает. Я был счатлив танцевать Ромео и Джульетту со Светланой Захаровой. У нас было мало времени на репетиции, но мы все-таки смогли выстроить взаимоотношения на сцене. И это был большой успех!!"
> И на этом он радостно улыбнулся, будто еще одна из бесконечной череды репетиций была позади...
-----------
Перевод интервью любезно предоставил FIROM

 Отправлено: 03.02.10 20:02. Заголовок: источник Нельзя быт..

источник

Нельзя быть балериной и не быть модницей
Диана Вишнева - о подиуме, новой роли и делах сердечных

Юрий Коваленко, 3 февраля 2010 г.
Фото: Игорь Захаркин "Известия"

Прима-балерина Мариинского театра прилетела в Париж, чтобы принять участие в показе новой коллекции петербургского модельера Татьяны Парфеновой. Похожее на импровизированный танец дефиле шло под песни Александра Вертинского. После показа Диана Вишнева ответила на вопросы корреспондента "Известий" во Франции Юрия Коваленко.

известия: Почему вы так любите платья Татьяны Парфеновой?

диана вишнева: Они уникальны, потому что чисто русские, и я чувствую себя в них преображенной и счастливой. Однажды на открытии сезона в Метрополитен-опера все смотрели не на меня, а на мой наряд, и даже просили его продать - за любые деньги. Для меня важно и то, что Татьяна Парфенова соединяет свое творчество с балетом. Она мне помогала в подготовке некоторых спектаклей. И я надеюсь, что однажды мы с ней сделаем балет.

и: Вы большая модница?

вишнева: Разве можно быть балериной и не быть модницей? Надо уметь произвести впечатление не только на сцене. Мой спутник все время удивляется: "Сколько же надо тебе платьев, чтобы ты остановилась?" И я отвечаю: "Остановиться невозможно". Поэтому время от времени я полностью обновляю свой гардероб.

и: Что вы делаете со старым?

вишнева: Отдаю девушкам, которые не могут себе позволить такие туалеты.

и: Вы обратили внимание, как скромно и неприхотливо одеваются парижанки, особенно молодежь?

вишнева: Не все. Здесь одеваются не обязательно дорого, но очень изысканно. Париж - безумно дорогой город, но всегда можно найти что-то доступное с учетом твоей индивидуальности.

и: Вы частый гость в Парижской опере, где танцевали в "Дон-Кихоте", в "Манон", в "Лебедином озере", в "Драгоценностях"...

вишнева: Я и сейчас заходила в Парижскую оперу. Меня приняли как свою, приглашали порепетировать. У меня есть новые проекты в Париже, но говорить о них пока не хочу.

и: Если вам поступит лестное предложение из Парижа, Берлина или Нью-Йорка, вы сможете бросить Мариинку?

вишнева: Я ценю, что у меня есть свобода выбора и что я могу танцевать везде.

и: Однако вы всегда подчеркиваете: "Я русская балерина".

вишнева: И я ею останусь, хотя и беру много у западных хореографов. У меня русская школа - это не только "душой исполненный полет", но и красота движения рук, ног, всего тела.

и: А голова принимает участие в танце?

вишнева: Вообще ноги танцуют от головы - по крайней мере у меня.

и: Есть ли в русском балете слабые места?

вишнева: Да, современный танец. Правда, он все чаще появляется в отечественном репертуаре, и наша молодежь в нем уже преуспела. Мне самой современный балет, который я начала танцевать очень рано, открыл многие двери.

и: Событием балетного сезона станет апрельская премьера "Анны Карениной" в постановке Алексей Ратманского. На сцене Мариинки вы исполните заглавную партию. Какая будет ваша Анна?

вишнева: Я пока не знаю, как хореография Ратманского поможет мне раскрыть этот образ. Мне близки ее переживания. Другое дело, что я не считаю себя такой уж зрелой женщиной. Но мне помогут и мой опыт, и те партии, которые я исполняла. И я рада, что эта роль пришла ко мне не в 20-25 лет, а сейчас, когда я умею выразить сильные чувства.

и: Анна и в балете жертва несчастной любви?

вишнева: Я не вижу в этом жертвы. Но сильная любовь часто заканчивается несчастливо. Я посмотрела много экранизаций "Анны Карениной", в том числе и с Гретой Гарбо. Но нет лучшей Анны, чем Татьяна Самойлова. Только русская актриса сумела передать ее трагедию. У нас если любовь, то без удержу.

и: С Майей Плисецкой, которая первой танцевала эту партию, будете советоваться?

вишнева: Когда Майя Михайловна в прошлом году мне вручала "Золотую маску" (проект "Диана Вишнева: Красота в движении". - "Известия"), то сказала: "Диана, надо ставить "Анну Каренину". И настояла на том, чтобы Валерий Гергиев включил в репертуар балет уже в нынешнем году.

и: Анна Каренина будет вашим апофеозом?

вишнева: Ни в коем случае. Эта партия будет одной из страниц в моей карьере. У меня в 2010 году две другие большие работы. В конце февраля в Берлине премьера "Le Peri", которую ставит Владимир Малахов. А в мае в Америке танцую в "Даме с камелиями" Джона Ноймайера.

и: В свое время примы Большого пошли к директору театра протестовать против того, чтобы вы танцевали на его сцене. Некрасиво получилось...

вишнева: Просто стыдно (смеется ). Вы думаете, что мне было обидно? Да большего признания нельзя и желать! После этого Ратманский (тогдашний худрук балетной труппы Большого. - "Известия") извинялся за этих девушек. А я снова выступала в Большом.

и: Вы человек мстительный?

вишнева: Ну что вы! У меня нет времени даже думать об этом.

и: Вы собираетесь сняться в кино с учетом ваших балетных талантов - как, например, певица Бьорк в "Танцующей в темноте"?

вишнева: Предложения были, но мне они не понравились. Я очень разборчива и не кидаюсь на что попало.

и: В спектакле "Bella Figura" известного чешского хореографа Иржи Килиана балерины танцуют с обнаженной грудью. Вы согласились бы выступить в таком спектакле?

вишнева: Я была в шоке, когда впервые увидела "Bella Figura". Как это красиво! У меня было ощущение, что сижу не в театре, а в соборе на мессе. Другое дело, как бы я смотрелась в таком балете...

и: Вам было бы интересно станцевать в чем-то очень чувственном и даже эротическом?

вишнева: В эротическом - нет, а в чувственном - почему бы нет? Да и роли в "Даме с камелиями" или в "Манон" очень чувственные. Партии, в которых есть что рассказать, мне интереснее, чем современные абстрактные.

и: Когда женщину считают сексуальной, это для нее большой плюс?

вишнева: Конечно. Если она очень женственна, то уже сексуальна. Но во всем хороша мера.

и: Вы следите за ходом строительства Мариинки-2?

вишнева: Слежу, но не думаю, что мне доведется выступать на новой сцене. Мне очень нравился первый проект француза Доминика Перро в отличие от того, который принят сейчас.

и: Вы любите протестовать, бороться за свои права в жизни и на сцене?

вишнева: Я с детства стремлюсь к справедливости. Но я не из тех, кто идет на баррикады или подписывает петиции. Меня больше привлекает благотворительная деятельность.

и: И вы готовы на жертвы во имя искусства?

вишнева: Я каждый день иду на жертвы, но отношусь к этому без всякого пафоса. Но если бы мне предстояло прожить вторую жизнь, не знаю, захотела бы я снова стать балериной.

и: Вы не намерены попробовать свои силы в хореографии?

вишнева: Я могу поставить балет, но не имею для этого особых склонностей.

и: Ваш идеал мужчины?

вишнева: С мужчиной я хочу чувствовать себя как за каменной стеной. Он должен быть умным, понимающим и бережно ко мне относиться. Мне не нужны миллионы, хотя я привыкла к комфорту.

и: Вы могли бы полюбить человека, который не имеет ничего общего с балетом?

вишнева: Мой спутник далек от этого мира. Он впервые был на балете два года назад. Но с тех пор им ужасно увлекся.

и: Кто играет роль первой скрипки в вашем любовном союзе?

вишнева: Никто. Я занимаюсь женским делом, а он - мужским.

и: Наверное, трудно быть мужем балерины?

вишнева: Еще как! Такого никому не пожелаешь! Балерина живет от спектакля до спектакля. Она все время уставшая, беспокоится, нервничает, у нее всегда что-то болит... Человек, который живет с балериной, каждый день имеет дело с прозой жизни. Это тяжелое бремя.

и: Вы ревнивы?

вишнева: Нет, я сама свободолюбивая, и мужчинам даю свободу - в определенных рамках. Моя любовь - это доверие.

и: Желание иметь детей у вас не пропало?

вишнева: Никогда не пропадет. Но пока, думаю, еще не время.

и: Какие слабости вы готовы простить любимому человеку?

вишнева: Например, его любовь к футболу (смеется).

и: У вас темпераментная натура - вы наполовину татарка. С таким характером проще добиваться успеха?

вишнева: Помогает не темперамент, а скорее дисциплина, целеустремленность и воля.

и: Вы в жизни максималистка?

вишнева: Не только по отношению к другим, но в первую очередь - к самой себе. Я человек очень сильный, волевой, но как женщина я, разумеется, слабая. И со мной мужчина должен быть намного сильнее меня, чтобы я не чувствовала свою силу. Хотя в России мужчин, особенно хороших, надо беречь.

и: У вас есть друзья в балетном мире?

вишнева: Таких, которых можно назвать настоящими друзьями, нет. Да и с балетными дружить мне просто некогда - все заняты.

и: Вы по-прежнему увлекаетесь буддизмом?

вишнева: Нет, увлечение прошло, но я верующая, православная. Когда со мной в жизни что-то случается, я воспринимаю это как знак свыше. Значит, нужно об этом подумать, что-то поменять. В испытаниях надо находить силу.

 Отправлено: 05.02.10 19:40. Заголовок: источник источник П..

источник
источник

Павел Гершензон: «Наш балет всегда был проекцией нашей действительности»
Дмитрий Ренанский · 01/02/2010

Известный петербургский критик попытался как можно точнее определить то место, в котором находятся сейчас русский балет и русская культура в целом



В конце прошлого года в «Новом издательстве» вышла книга Вадима Гаевского и Павла Гершензона «Разговоры о русском балете». Столь содержательной, глубокой и одновременно живой беседы об особенностях этого вида искусства и способах его бытования на отечественной почве наш читатель, кажется, еще не получал. Мы вернемся к рассказу об этой книге, а первым делом публикуем темпераментное интервью, которое Павел Гершензон дал OPENSPACE.RU.

— Как вы сами оцениваете место, которое ваша книга занимает в контексте русской мысли о балете?

— Это первая книга диалогов о балете, сделанная в России (трогательный американский прецедент — Соломон Волков беседует с Джорджем Баланчиным о Чайковском, Стравинском и Петербурге — Balanchine’s Tchaikovsky; они тоже говорили по-русски). В балете у нас не принято что-либо обсуждать — здесь вещают, поучают, назидают, отчитывают, требуют, угрожают, кричат, визжат, бредят, шипят (иногда просто нанимают бить по морде и почкам — ни для кого не секрет, что наша изящная околобалетная сфера полукриминальна). А мы с Гаевским на протяжении двенадцати лет думали, обсуждали, спорили, провоцировали — друг друга и будущих читателей. И читатели клюнули на наши провокации: после публикации небольшого фрагмента диалогов последовало закрытое собрание и открытое письмо за подписями сорока разгневанных учителей Вагановского училища. Значит, у нас что-то получилось, хотя чтение этого письма вряд ли станет для вас актом интеллектуального и художественного времяпрепровождения.

— Ваша книга появилась ровно после того, как в Большом и Мариинском балете сменилось руководство. Закончился важный этап новейшей истории русского балета. Каковы итоги и результаты времени Вазиева в Мариинке и Ратманского в Большом?

— О какой новейшей истории вы говорите? Если о нулевых, то они в русском балете начались 30 апреля 1999 года премьерой в Мариинском театре реконструкции «Спящей красавицы» Петипа, которую сделал Сергей Вихарев (и которая на десять лет обеспечила темой для международного бла-бла-бла всех пишущих и говорящих о балете — талантливых и бездарных). Пик их пришелся на март 2004 года, когда русские балетные артисты впервые станцевали хореографию Уильяма Форсайта. А закончились нулевые в 2008 году добровольными отставками руководителей двух крупнейших балетных компаний — Махарбека Вазиева в Мариинском театре (22 марта) и Алексея Ратманского в Большом (31 декабря). Впрочем, эта хронология принципиально отличается от той, что принята в Заключении нашей книги, где речь идет не о нулевых, а о девяностых; но все хронологии обычно являются заложниками концепций.

Проекты «Спящая» — «Форсайт» обозначили два главных полюса, вокруг которых и крутились эстетический, идеологический и политический сюжеты интересующего вас десятилетия.

Нулевые закончились, и их итоги в русском балете я считаю близкими к нулю. Уильям Форсайт отказал Мариинскому театру в продлении лицензии на прокат его балетов. О причинах отказа пусть вам расскажут мариинские менеджеры среднего звена, для которых это имя — пустой звук и досадная нагрузка к сладостно-суетливой переписке по поводу предстоящих коммерческих гастролей. А как все прекрасно начиналось! Форсайт готов был сотрудничать с театром до такой степени, что грозился сочинить для мариинских артистов и собственных танцоров нечто невероятно эксклюзивное, где они наконец слились бы в танцевальном экстазе.

В Большом театре только что забили последний гвоздь в гроб чудесной идеи более или менее объективной реставрации русских классических балетов и восстановили старинную мелодраму «Эсмеральда» по знакомым советским рецептам. Наплевав на все жанровые, композиционные и стилистические каноны, законы и правила балета XIX века, «сохранили лучшее, что накоплено нашими (советскими. — П.Г.) предшественниками» (второй акт теперь напоминает мечту советской домохозяйки — колбасный прилавок с богатым ассортиментом); в священном ужасе перед пантомимными сценами вставили в якобы беззубый рот Мариуса Петипа новенькие металлические зубы-фиксы на манер тех, коими в постблокадном Ленинграде метились лиговские братки и их боевые подруги. Сейчас развернулся серьезный искусствоведческий спор о стилистике этих бессмысленных «дуэтов-встреч», «дуэтов-любовей» и вариаций на тему «чтобы мальчики потанцевали». Один из экспертов считает, что это неумелая подделка под кировский стиль Константина Михайловича Сергеева, другой — что тут в чистом виде балетмейстер Чичинадзе. По мне, так лучшей метафорой этих хореографических протезов будет надпись, старательно процарапанная тупым перочинным ножичком на мебельном гарнитуре красного дерева: «Здесь был я. Вася». Впрочем, жалеть особенно не приходится: художественную идентичность Большого театра лучше искать вне сферы петербургских балетов Петипа. Что до «реконструкций» в Мариинском, я предпочел бы, чтобы там больше никогда не показывали реконструированную «Спящую красавицу»: в премьерном 1999 году это было так восхитительно и так эстетически радикально, что пусть лучше она останется прекрасным воспоминанием, свободным от унылой производственной реальности.

Это идеи. Теперь — люди.

Вазиев в Ла Скала взялся за сизифов (в итальянских профсоюзных условиях) труд по строительству полноценной труппы в театре залетных примадонн и премьеров. Но мужик он упертый, и, уверен, у него получится. Для Вазиева это дело чести. Из всех российских балетных начальников новейшего времени он (да еще Вихарев, что было видно, когда он управлял балетом в Новосибирске), пожалуй, единственный, кто понимал, что такое ансамбль — не сиротливый список перекупленных «звезд», которые сегодня есть, а завтра их нет, но организм (и механизм), который способен этих самых звезд произвести. Вихарев, один из главных спецов русского балета, — во внутренней эмиграции в Мариинском театре; дает утренние уроки и с интересом наблюдает, как исчезают результаты десятилетнего труда. Подобные жертвоприношения Мариинский театр устраивал весь XX век, и все они были совершенно бессмысленны.

Ратманский, единственный российский хореограф мирового уровня, — в Нью-Йорке; сочиняет балеты одновременно для American Ballet Theatre и New York City Ballet. Конечно, театр Ратманского — NYCB; все, что он там сделал, — ровно то, чего ждет эта великая труппа, ждет публика этого театра (включая критиков) и что соответствует природе его прозрачного и остроумного таланта. Russian Seasons это умело декларировали, Concerto DSCH это блестяще подтвердил. Я уверен, что рано или поздно Ратманский возглавит New York City Ballet. Этот театр должен возглавить русский хореограф. Баланчин сверху машет ему рукой.

Между тем девиз Ратманского «В Нью-Йорк, в Нью-Йорк!..» — это позор нашей столичной культурной жизни, очередное признание ее провинциальности и маргинальности. Потому что Ратманский сбежал вовсе не от саботажа артистов Большого театра, но от страха художественной изоляции, от культурного вакуума, в котором балет пребывает в Москве, от отсутствия в Москве культурного поля, сферы свободной циркуляции идей, зоны художественной конкуренции (а не только зоны торговли художественными продуктами), необходимых для нормальной креативной деятельности.

— Итак, вы считаете, что попытка модернизации в новейшем русском балете...

— Совершенно верно — провалилась. Как в отношении так называемого «наследия», так и в отношении актуального момента. Но это нормально. Наш балет всегда был проекцией нашей действительности. Чем закончились социальные потрясения 1990-х годов? Мы снова просыпаемся под крик советского гимна — правда, в нем в очередной раз поменяли несколько слов. Кировский балет сегодня называется Мариинским, но в нем показывают кировские версии балетов Петипа; на фронтоне Большого театра вместо серпа и молота уже проклюнулись — и лукаво подмигивают нам — головы монархических сиамских близнецов, но базовый репертуар все тот же, серпасто-молоткастый, с античными арматурами, — как и пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать лет назад. И, как всегда, Запад нам не указ, нас окружают — и в наш стан уже проникли — злые враги-варяги, которые хотят извести Душой-Исполненный-Полет. Мы вырвались из кошмарных 90-х назад, к истинным балетным ценностям, историю (советскую) перечеркивать не дадим. Короче, это то, что философ Мамардашвили называл «дурной повторяемостью российской истории».

Но не все так печально. Например, в верхних эшелонах власти Большого театра наблюдаются какие-то смутные томления-желания и понимание того, что «стабильность» в театре есть смерть. В репертуаре Мариинского театра остались пятнадцать балетов Баланчина, которые, надеюсь, танцевать будут регулярно (желательно три раза в месяц), и это является единственной гарантией того, что Мариинский балет сохранит профессиональную и художественную форму — до лучших времен. Ведь любой — самый радикальный — хореограф рано или поздно попросит артиста сделать выворотным passé и встать в чистую пятую позицию, то есть потребует от артиста грамотности — чему русские балетные школы сегодня почему-то больше не учат — и безупречного ремесла. А лучше всех в XX веке балетное ремесло на сцене применял русский грузин Георгий Баланчивадзе.

— Чего ждать дальше от двух крупнейших отечественных балетных театров? Если наблюдается кризис, то существуют ли какие-то пути выхода из него?

— Современный русский балетный театр — как российский «АвтоВАЗ»: сколько в него ни вбухивай — финансово и интеллектуально, — на выходе будет все та же бессмертная «копейка».

О планах Мариинского театра у меня мало информации — кажется, там решили окончательно развенчать балетный миф о гениальности хореографа Якобсона, хотя уже несколько лет назад, после восстановления балета «Клоп», стало ясно, что миф лучше оставить в покое. В прошлом сезоне начали с «Шурале», моментально переименованного прагматичными балетными острословами в «Шевроле», в 2010 году миф добьют реанимацией «Спартака» (мне казалось, что Григорович своим спектаклем давно закрыл тему, как Баланчин закрыл тему Аполлона). Можно понять тягу нынешнего Мариинского театра к голливудской музыке (смертельная схватка за широкого зрителя); но вряд ли театр понимает, что интеллигентному советскому еврею Якобсону не переплюнуть эффектов офицерской «Клеопатры» с Тейлор и Бертоном. Вынашивается в Мариинском театре еще одна, более тонкая музыкальная затея — превратить петербургский театр Чайковского и Глазунова в московский театр Щедрина: здесь нет адекватного «Щелкунчика», зато будет «Анна Каренина», здесь нет «Времен года», зато будет «Кармен-сюита». Непонятно только, где взять Плисецкую — тут, боюсь, даже 3D Reality Camera System не поможет.

От Большого театра ждут в первую очередь окончания реконструкции, это триллер покруче Хичкока. Грандиозный коронационно-противопожарный занавес в эстетике официозной живописи середины XIX века («Высочайший въезд в московский Кремль», финальная сцена из «Жизни за царя») уже готов и производит сильнейшее впечатление. Как только занавес повиснет, мы сможем с полным основанием важно надуть щеки. Но до объявленной инаугурации остается почти два года, так что на идеологически нейтральной Новой сцене есть еще шанс повеселиться и увидеть искусство, мало связанное с политическими границами и идеологическими фетишами, например Килиана, Форсайта, Макгрегора, да того же Ратманского. Все эти люди готовы работать в Большом театре, и все они сегодня так же остро необходимы русскому балету, как дягилевские русские были нужны европейскому балету в начале XX века. Так что можно еще раз попытаться открыть форточку в большой разнообразный мир и проветрить воздух в помещении. С возвращением на историческую сцену, боюсь, будет не до того — слишком уж она великая.

— Теперь о кризисе…

— Что вы называете кризисом? Отсутствие так называемых главных балетмейстеров во главе Большого и Мариинского? Так их нет нигде, ни в Париже, ни в Нью-Йорке, ни в Лондоне, ни в Копенгагене — кажется, я перечислил все главные академические балетные центры мира — именно академические. Здесь требуется разъяснение. Были, есть и будут авторские балетные театры: Мариинский театр был авторским театром Мариуса Петипа, Датский Королевский балет был авторским театром Бурнонвиля, New York City Ballet был авторским театром Баланчина, Royal Ballet был авторским театром Аштона, Большой театр в определенный момент времени был авторским театром Горского, Nederlands Dans Theater — театром Килиана. Но авторы устают, теряют интерес к делу, стареют, умирают. Тогда авторские театры испытывают ужасный кризис (депрессия, потеря ощущения времени) и в страшных ломках превращаются в академические, то есть в такие, которые занимаются репродуцированием репертуара отца-основателя. Это случилось со всеми театрами, о которых я только что сказал. Иногда театрам страшно везет, и к ним сваливается с неба (или извергается из собственных недр) очередной гений. И тогда академические театры снова превращаются в авторские: лондонский Royal Ballet из театра Аштона превращается в театр Макмиллана, Большой театр из театра Горского — в театр Григоровича, театр Килиана — в театр Пола Лайтфута и так далее и тому подобное. А потом все сначала. Это природный циклический процесс (если сегодня на дворе осень и грязь, то завтра сразу не наступит весна с птичками: нужно пережить зиму и обморозить ноги). Здесь важно терпение, везение, а также профессиональная и художественная компетенция нетерпеливых наблюдателей, советчиков, воздыхателей.

Естественно, наш климат специфический — это о путях выхода из кризиса. Его особенность — в неумении русского балетного театра включиться в художественную жизнь за границами собственно жанра, а также в нежелании выйти за границы мещанских представлений о том, что такое «балет». Poshlost’, о которой так любил поговорить Набоков, реальной столетней пылью въелась в тело и мозг нашего балета. Poshlost’ в балете — это непреодолимое желание сочинять, танцевать и созерцать на балетной сцене экранизации романов, то есть тупо идти против природы как балета, так и литературы. Мне кажется, что романы лучше читать — дома в кровати или в вагоне метро. Но даме средних лет, основной потребительнице нашего балета, удобней, понятней и приятней понимать, что пируэт на цыпочках вертит Настасья Филипповна или Анна Аркадьевна (кто конкретно, подскажет купленная программка), а в ее тюлевых юбках роется князь Мышкин или Алексей Вронский. Ну как с этим спорить? Еще Игорь Стравинский устало язвил, что публика не любит познавать, публика любит узнавать.

— Гаевский говорит в книге о том, что «вся жизнь балета строится по принципу разного рода противостояний». Как бы вы определили ключевое противостояние сегодняшнего русского балета?

— Главное — противостояние художественной ксенофобии и космополитизма, иначе, противостояние регионально-этнографического китча и мирового художественного потока. В начале 1990-х годов французы сняли четырехсерийный телевизионный фильм «Век танца»; в потоке визуальных образов балетного и танцевального театра XX века, представленных в этом фильме, советская кинохроника выглядит как журнал «Корея» времен Великого Вождя Ким Ир Сена.

Есть еще несколько важных оппозиций, описывающих актуальный момент: противостояние артхауса и блокбастеров категории «Б», искусства и денег (в балете это не менее животрепещущая тема, чем в шоу-бизнесе), абстрактного и повествовательно-дидактического. После пятнадцати либеральных лет сомнений и томлений побеждает вторая (правая, если смотреть фронтально) часть этих оппозиций, и наш балет снова становится «правым». То есть сегодня правильный русский балет, по представлениям властей, публики и артистов, должен быть сюжетным, китчевым и конвертируемым (не в художественном, а в финансовом смысле). Идеальное воплощение этой модели — «ЛО» (в свое время Баланчин предлагал все балеты назвать «Лебединым озером» — не будет проблем с кассой). Все остальное идет по разряду дегенеративных модернистских «одноактовок» — факультативного чтения для ботаников. Почему это произошло, мы с Гаевским пытались понять в течение двенадцати лет и трехсот страниц.

— Один из двух эпиграфов вашей книги — из Владимира Теляковского, где среди прочего есть и такой пассаж: «...у нас в Петербурге кучка лысых стариков заставляет говорить весь город о балете». Какое место сегодня балет занимает в русском обществе, в русской культуре и, если конкретнее, — в Петербурге и Москве?

— Есть две поэтические формулы, описывающие место русского балета в нашем обществе, — простонародная и высоколобая.

Первая — про «впереди планеты всей». Наш балет это такая штука, за которую нас при Сталине — Хрущеве — Брежневе все буржуи уважали, и если ты на нее (на эту штуку-балет) придешь, то обязательно будет сначала лебедь-белая, а потом лебедь-черная плюс бонус-трек четырех скачущих чувих под знакомую песню, блин, как же это называ... Ааа! Вспомнил, бля, — танец маленьких лебедей! (последнее, гы-гы, легко рифмуется). Справедливости ради надо сказать, что во времена директора Императорских театров Теляковского, то есть при последних Романовых, похотливый лысый Петербург тоже отнюдь не метафизические красоты хореографии Мариуса Ивановича Петипа обсасывал. Конечно, были, есть и будут суетливые московские балетоманы (в Питере они уже вымерли или выродились), но эти загадочные существа — из сферы психопатологии (есть у меня знакомая пожилая и очень интеллигентная дама — раньше она изнуренно любила кудри балеруна Рузиматова, потом ее страсть внезапно перенеслась на крепкую задницу фигуриста Ягудина).

— О’кей, это первая формула...

— Недавно в Москве я провел приятный вечер в компании двух блестящих интеллектуалов. Говорили, как обычно, о еде-ресторанах, Риме-Венеции-Флоренции, архаике-классике-барокко, строительстве-архитектуре, прозе-поэзии, Висконти-Феллини-Пазолини, художнике-власти и социокультурной катастрофе. Было очень живо и очень блестяще. И вдруг один из интеллектуалов (вероятно, чтобы я, завороженно слушавший их песни, захлопнул наконец свой рот, а также из ложной вежливости — чтобы уж не совсем опускать меня) решил перевести разговор в сторону, как ему казалось, более мне понятную: «Ну что там у вас, Волочкова-Лопаткина-Ваня-Васильев-интриги…» — на лицах интеллектуалов отпечаталось добротное гастрономическое меню. Я попытался сопротивляться: «Федя, давайте не будем портить вечер…» — «Да-да, классический балет есть замок красоты…» — рассеянно пробормотал Федя. Вот вам и вторая формула, которая (содержательно) есть та самая набоковская poshlost’. Так что Иосиф Бродский всем нам очень подсобил: цитируем сомнительного вкуса стишок большого поэта, вздыхаем — и с облегчением выбрасываем из головы балетный вздор.

— Презрение русских интеллектуалов к танцулькам — медицинский факт...

— Да, вспомним хотя бы балетную сцену из «Войны и мира». Но есть и другой медицинский факт, что начиная с приснопамятного Сергея Павловича Дягилева (того еще интеллектуала) балетная сцена собирала на своей территории едва ли не все важные события мировой художественной жизни XX века, а некоторые из них и вовсе презентовались именно на балетной сцене. Вот этот факт сегодня чудесным образом остается за границами понимания наших высоколобых (между прочим, кому интересно: неоклассические «Рабочий и колхозница» Иофана & Мухиной стоят в классической балетной позе первого арабеска par terre на plié dos-à-dos). Боялись измазаться в гривуазном жанре, а оказалось, что проспали, пропукали. И то, к чему мы сегодня пришли, можно почерпнуть из свежего Дм. Быкова: «Ругать “Аватар” не за что — скептики предлагают воспринимать его, допустим, как балет…» — будто разночинную критику позапрошлого века читаешь.

Так что, может, лучше напрячься, сжать мозги в кулак и поболтать не про Лопаткину-Волочкову-сплетни-закулисье, а поговорить про Гончарову и Нижинскую, Пикассо и Мясина, Либескинда и Форсайта (а еще лучше — про Форсайта и классическую симфонию), Бойса и Бауш, Людвига Миса и Джорджа Баланчина, Моцарта и Килиана — да, в конце концов, про Ратманского и «Культуру-2»? Ведь это не больно и совсем не стыдно. Когда в 1911 году Волынский перешел с Леонардо да Винчи на Матильду Кшесинскую, «умные» подумали, что он спятил, хотя на самом деле этот поворот был моментальной реакцией на движение актуальной культуры — неоклассику 1910-х годов (немного запоздавшим гимном которой стала в 1924 году его «Книга ликований»). Так, может, и у нас найдется сегодня универсальный ренессансный титан, который напишет наконец триографию Набоков — Стравинский — Баланчин о трех гениях русской культуры XX века со схожей художественной родословной, географией и типом искусства? Или так и будем читать — спасибо американским университетам — про Стравинского у Тарускина, про Баланчина у Тейпера, про Набокова у Бойда?

Но Бог с ним, с балетом. Вот, скажем, состоялась в Большом театре премьера оперы Берга «Воццек». Она спровоцировала дискуссию в московской арт (не театральной!) тусовке? «Винзавод» брал штурмом театральные кассы? «Эхо Москвы» посвятило премьере программу «Культурный шок»? Местная Сьюзен Зонтаг опубликовала радикальное эссе о природе и эстетике насилия в опере? Нет Зонтаг? Какая жалость! Тогда что об этом думают персонажи опенспейсовского титульного списка российских интеллектуалов? Может, Пелевин поговорит с Черняковым о специфике пространства и времени в опере? Нет? Тогда не удивляйтесь позорным междисциплинарным конфузам нашего «арта», типа оглушительного провала самодовольного Кулика, выползшего в сатиновых трусах на сцену парижского Шатле (да-да, того самого Шатле, где в 1909-м Баксты-Шмаксты-Бенуа и так далее…), как не удивляйтесь и тому, что сегодня самой интеллектуальной программой об опере-балете на русском радио следует признать песни нашей Сладкоголосой Птицы Юности, перекатывающей из пустого в порожнее свой серебряный шар: «она танцавала гениально», «она танцавала негениально», «он истинный художник», «он неистинный художник», «это было интересно», «это было неинтересно». Вот и весь сказ. Интересно выяснять метраж жилплощади, которая достанется тебе по наследству, или размеры гениталий интересующего тебя персонажа.
Теперь мой вопрос: неужели в пятнадцатимиллионной Москве, где, как нам объясняют, чувствуется сильнейшее творческое напряжение, нет никого моложе восьмидесяти лет, кто мог бы стать главредом культурного радио в придачу с культурным ТВ? Вон смотрите, умнейший Илья Ценципер без большого дела мается.